Выбор королевского дознавателя - Ульяна Муратова

заведения доносились до нас даже на улице, и желудок категорически запротестовал против вынужденной задержки у входа.

Внутри нас ожидало царство ароматов и буйство красок. Яркие жёлтые плетёные половички, насыщенно-красные занавески и оранжевые подушки на сиденьях контрастировали с сочными растениями в горшках и зелёными нарядными передничками официантов. Нам были рады, словно родным! Парень в форме миртового цвета радушно улыбнулся, будто бы только нас и ждал, и проводил к уютному столику у окна. Мы сели друг напротив друга.

Я с интересом наблюдала за текущим за стеклом потоком людей.

Аршес сделал заказ, и нам принесли напитки. Свежевыжатый ларанховый сок в высоком стакане и воду с лиймом в плоской пиале. Стоило официанту поставить их на стол, как я подхватила пиалу и с наслаждением глотнула прохладной воды с нежным цитрусовым привкусом.

Лицо официанта вытянулось, глаза выпучились, щёки странно раздулись, будто он подавился. Прикрывшись подносом, он отлетел от нашего столика и затрясся в приступе беззвучного кашля за прилавком с бутылями и готовыми пирогами.

Я перевела удивлённый взгляд на Аршеса, который смотрел на меня со странным перекошенным лицом. А потом заржал!

— Это чтобы руки ополоснуть, — выдавил он, отсмеявшись.

«Поздравляю! Ты продержалась примерно пять минут», — вынес вердикт внутренний голос.

Мне стало досадно до слёз. Ну откуда я могла знать? Ну почему у меня вечно всё так? Кто вообще придумал за столом руки мыть, рукомойники для кого изобрели, а? Краска залила лицо, и я почувствовала, как стремительно пунцовею, сливаясь цветом с алыми занавесками. Сильно прикусила губу, чтобы не разреветься, но это не помогло. На глаза навернулись слёзы, и стало жутко, до боли обидно. Аршес вскочил с места, сел рядом со мной и серьёзно сказал:

— Пожалуйста, не расстраивайся так! Это я виноват, забыл предупредить. Да ничего такого в этом и нет, вот, смотри! — он схватил мою пиалку и сделал из неё щедрый глоток. — Мы сначала напьёмся, а потом руки там помоем. И ноги. Чтобы они точно нас запомнили.

Смешок застрял в сдавленном горле. Я всхлипнула и улыбнулась.

— Какой позор…

— Ви, перестань! Позор — это прикрывать махинации Наррасти и воровать у сирот. Вот что такое позор. А вот это, — он беспечным жестом указал на стоящую на нашем столике посуду, — ерунда, Ви. Бывает! Знаешь, я однажды объелся сыра с плесенью, и на одном очень важном мероприятии среди очень именитых особ у меня очень громко бурчал живот. Особенно — в паузах между речами, когда воцарялась недолгая тишина.

— Над тобой смеялись? — робко улыбнулась я.

— Нет, что ты. Это же благовоспитанное общество. Все сделали вид, что ничего не произошло, а потом ещё года два это вспоминали, дали мне прозвище Бурчук, которое я носил лет до двадцати трёх.

— А зачем ты ел плесневелый сыр?

— Потому что он ужасно вкусный, ты обязательно попробуешь.

Я уткнулась лбом в его плечо и закрыла глаза.

— Тебе со мной стыдно выйти в люди, — обречённо выдохнула я.

— Не стыдно, а весело. Я уже год столько не веселился, сколько с тобой. Ну, посмотри на меня. Когда-нибудь мы вместе над этой ситуацией посмеёмся. Обещаю.

Еда оказалась ужасно вкусной, но я ела осторожно, внимательно повторяя за Аршесом, чтобы снова не попасть в столь полюбившийся мне просак.

До больницы мы дошли, когда уже начало вечереть. У входа нас ждали двое молоденьких полукровок-дознавателей, парень и девушка. Поздоровавшись, мы вошли в двустворчатые двери здания городского госпиталя.

Тяжёлое, гнетущее ощущение поселилось в груди. Сияние, исходящее от нескольких пациентов, было видно от дверей палат. Другие светились не столь ярко. К счастью, смертельно больных оказалось не так много, и это были пожилые люди. Не знаю, как бы я выдержала картину окружённого таким светом ребёнка.

— И что дальше?

— Мы посмотрим, действительно ли твой дар связан со смертью. Если так, то постараемся использовать его во благо. А ещё посмотрим, на сколько часов вперёд ты видишь. И проверим, влияет ли на что-то степень свечения. Возможно, слабо светятся те, кто умрёт позже. Или, наоборот, это некая вероятность. Ребята останутся тут и будут наблюдать.

Когда мы закончили в госпитале, на улице уже воцарилась темнота. На Нагуссе, находящейся так близко к экватору, темнело всегда в одно и то же время, около шести вечера. Жёлтые фонари щедро расплёскивали густой свет по мощёной мостовой.

— Ужин?

— Пока не хочется, — вздохнула я.

Поход в больницу отбил аппетит и навеял какое-то неприятное ощущение дежавю.

— Ви, ты здорова? — обеспокоенно спросил Аршес.

— Не смешно. Просто мне грустно, что все эти люди умрут.

— Мы все когда-нибудь умрём, это естественная часть жизни. Вот представь, что никто бы не умирал. Тогда мы прекратили бы заводить детей. Места бы не хватало, люди перестали бы наслаждаться жизнью.

— Почему?

— Потому что невозможно наслаждаться чем-то бесконечно. Острота ощущений — в новизне и быстротечности. Я бы не получал от твоего общества столько удовольствия, если бы вокруг меня была ещё сотня таких же Виол. Твоя ценность в уникальности. Так и с жизнью. Она дорога лишь до тех пор, пока может оборваться в любой момент.

Никогда не думала о жизни с этой точки зрения.

Видимо, рассуждения Аршеса придали мне храбрости, потому что я взяла его за руку, и до отделения дознания мы шли, переплетя пальцы.

— Ви, ты совсем ничего не помнишь из своего детства?

— То, что случилось до приюта, я не помню совсем. Первый год в приюте — очень смутно. Более-менее осознанные воспоминания у меня только с одиннадцати лет. А ты хорошо помнишь своё детство?

— А то. У меня целых четыре старших брата, стоит увидеть их довольные морды, сразу всё детство вспоминается, — хохотнул гайрон.

— Наверное, здорово иметь большую семью.

— О нет, это просто ужасно. Прекрасно помню, каково быть самым младшим. Сначала меня дубасили они, а потом я подрос и отомстил, — широко улыбнулся гайрон. — Но сейчас я до каскарровых рогов рад, что я младший.

— Почему?

— Познакомлю тебя со старшими братьями, и ты сама поймёшь. На них висит ответственность за наш род, и они себе не принадлежат, а я смог выбрать работу по душе.

— Почему ты стал дознавателем?

— Очень люблю выведывать тайны и разгадывать загадки. А ещё — ловить мерзавцев. Но только на сытый желудок, разумеется, — весело подмигнул он.

— А это всегда так долго?

— Нет, обычно нам попадаются куда более глупые мерзавцы, их ловить легче. К примеру, был как-то экземпляр, который влез в дом, набил полные карманы жемчуга, а потом на кухне закусил окороком, выхлестал здоровенную