Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

– Водяной утянул! – причитали бабы. – Головы человечьей захотел хозяин.

Мелькнуло бледное, с расширенными глазами лицо Угляны. Она знала, кто во всем виноват.

Шатаясь, Младина выбралась на песок и упала прямо у черты воды – не осталось сил даже отойти подальше. Угляна бросила на нее быстрый понимающий взгляд, подошла, подняла. Но больше никто на нее не смотрел – люди ведь не могли заглянуть на Тропы Незримых, где разыгралась стремительная битва, а для внешнего взгляда Младина всю суматоху простояла неподвижно по пояс в воде и ни в чем не участвовала. Путим только взглянул на нее, убедился, что вторая дочь в безопасности, и вновь принялся хлопотать над Веснавкой.

Та начала отчаянно кашлять, выбрасывая воду из легких; видя, что она жива, народ радостно закричал. Младина обхватила себя за плечи, отчаянно стуча зубами; ее трясло, как в лихорадке, и не только от холода. Она чувствовала себя березовым листочком, который подхватили буйные ветры и треплют, вертят по своей воле.

– Испугалась, да? – рядом с ней присел на песок Данемил, почти упал – тоже мокрый до последней нитки, уставший, тяжело дышащий после ныряния. – Да я сам перетрусил – пропала, думаю, девка, сколько шарим по дну, а нету, ровно и впрямь водяной утянул. И как это она? Не так уж там глубоко.

– Э-то в-вам н-неглубоко… – с трудом одолевая дрожь, отозвалась Младина.

– Ну, уцепилась бы за нас, мы ж совсем рядом стояли. Может, в ветках своих запуталась?

– М-может.

– Ну, ладно, обошлось, слава чурам! Не дрожи! – Данемил обнял ее за плечи. – Беги-ка домой, в сухое оденься. Вам хорошо, до дому близко.

– А в-вы как же?

– А мы обсохнем. – Данемил стал развязывать мокрый пояс, чтобы снять и выжать рубаху. – Или подкинешь сорочку? – Он подмигнул. – Небось ведь заготовила для жениха-то? Я бы и прямо теперь…

– Ну! Разогнался! – Младина заставила себя улыбнуться и шутливо стукнула его по плечу. – Может, я не тебе сорочки шила! У меня и полотна недостанет на такую дылду!

Тем временем Веснояру уже одели в рубаху и поневу, которую за «Лелей» носили в коробе, чтобы вернуть ей человеческий облик, когда обряд кончится, и повели домой – обсохнуть и передохнуть. Почти вся женская родня и половина мужской повалила следом.

– Ой… Схватили меня… – хрипло бормотала Веснавка, закрыв глаза и склоняясь на плечи то матери, то Муравицы, которые с двух сторон ее поддерживали. – Схватили… из-под воды… за ноги тянет… и крикнуть не успела… потом за шею… и не помню. Ничего больше не помню… Вода! Только знала: живой не быть мне, не видеть свету белого…

Женщины и девушки вокруг пищали от ужаса и жались к отцам и мужьям. И правда, водяной поймал! Нет сильнее той жути, когда из-под воды тебя схватит неведомо кто и потащит на дно! Тоже невесту себе захотел! Девушки клялись, что до смерти больше не полезут в реку.

И только Младина знала, что бояться больше нечего: мертвый оборотень, двадцать лет живший в реке, наконец канул в бездну, где ему самое место, и никогда больше не покажется вблизи живых.

Данемил пошел ее проводить, и она была ему за это благодарна. Дрожь все не отпускала, ноги подгибались, ему даже пришлось взять ее за руку, чтобы не спотыкалась. И Младина цеплялась за его руку, как за единственную связь с привычным человеческим миром, откуда неведомые силы все настойчивее пытались ее утянуть.

А ее кто вытащит?

* * *

К вечеру суматоха утихла, праздник пошел своим чередом. На валах Овсеневой горы, над берегом Сежи разложили множество костров, ожидая только сумерек, чтобы зажечь их от нового огня. На площадке святилища старики собрали «огневой плуг» – приспособление, при помощи которого огонь добывают трением. В ожидании вершины праздника парни и девушки затеяли игры на луговине, водили круги, пели песни.

Да посеяли, да посеяли, Посеяли девкам лен. Да посеямши, пололи, Руки белые кололи…

Игры и девичьи круги заводила Ледана. Веснояра отказалась, и никто не настаивал. Девушкам разом вспомнилось, как она подвернула ногу в день встречи русалок – а сегодня и вовсе чуть не утонула! И глупый догадался бы, что сежанская Леля чем-то не угодила вилам, а может, и богам. Доверить ей верховенство в девичьих играх – всех сежанских невест заразить ее неудачей.

Иные думали, что Веснавка совсем не пойдет на игрища – ведь какого страху натерпелась. Но та вскоре вышла – с заново заплетенной косой, одетая в нарядную рубаху и поневу, даже с новыми венками поверх пояса, на груди и на голове. И правда: кто же девку замуж возьмет, если она на купальские игрища не выходит? Родители бы вытолкали: нельзя род позорить.

Нарядные девушки тянулись к роще, бродили по лугу, собирая цветы и травы. Требовалось собрать двенадцать разных, начав непременно в сине-желтого цветочка, что зовется «брат-и-сестра». По преданию, в этот цветок боги превратили брата и сестру, что слюбились между собой не по-родственному. Браки внутри рода хоть и запрещены богами несчетное число поколений назад, но сине-желтый цветок оставался главным знаком любовных, свадебных купальских гуляний. Потом искали траву, которую даже нельзя называть настоящим прозвищем и именуют «головная трава», а еще трипутник, дедовник, жар-цвет. Двенадцать трав надо собрать непременно молча и сплести из них венок тоже молча, а если скажешь хоть слово – все бросай и начинай сначала. Парни, забавляясь, прятались за кустами, вдруг выскакивали оттуда с диким криком, пугая девок, которые вопили от страха, бранились, забыв запрет, потом швыряли собранными травами в негодника и начинали искать заново. Иные пускались в погоню, грозя исхлестать травой и выдрать волосы, выцарапать бесстыжие глаза; чем кончались эти погони в глубине рощи, неизвестно.

Младина принялась за поиски, волнуясь так, что даже руки немного дрожали. Венки из двенадцати цветов плетут только невесты, которым замуж идти, и потому такой венок свивают в жизни один раз – понятно, что девки злились, когда им мешали делать это судьбоносное дело. Младине не хотелось ни с кем ругаться и драться, поэтому она забралась в самую глубь рощи: здесь было тихо, уже сгустились сумерки, никто ее не приметит. Прежде чем произнести заговор-просьбу к Матери Сырой Земле, чтобы дозволила рвать свои волосы – травы растучие, цветы плетучие – Младина остановилась и перевела дух.

«Я здесь, здесь!» – зашептал кто-то совсем рядом: низкий, еле слышный шепот шел из гущи трав.

Наклонившись, она приметила среди зелени желтые и синие капельки – «брат-и-сестра» отзывалась, чтобы было легче найти.

«Возьми меня, да пойдем – головную траву покажу!» – продолжал голос.

«Я покажу, я покажу!» – зашелестел другой, повыше – заговорила вторая душа двойного цветка.

«Полно вам – здесь я, здесь!» – загудел третий голос чуть поодаль, и Младина, повернувшись туда с «братом-и-сестрой» в руке, сразу увидела «головную траву» – так ясно, точно она светилась.

Голоса зазвучали, перекликаясь, перебивая друг друга, и Младина едва успевала поворачиваться, собирая травы и цветы.