Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Раз уж ты заговорила о Пакоме… Его давно не видно в деревне. Ты держишь его взаперти или тайком сдала в интернат?

– Чтобы я сдала сына в интернат? Разве порядочная мать так поступит со своим ребенком? Я буду заботиться о Пакоме, пока жива, но потом – что с ним станет? Последнее время я держу его дома – он простудился и сильно кашляет. Если до завтра ему не полегчает, позову нового доктора.

– Делай как знаешь, Брижит. У меня есть целебный сироп, Пакому он нравится – на основе черной бузины и собачьей мяты. Я еще осенью его заготовила. Могу дать тебе баночку.

– Не откажусь! Ты хорошая женщина, Матильда, не то что другие.

Их глаза на мгновение встретились, после чего обе смущенно отвернулись. Знахарка усомнилась в искренности похвал вдовы, а Брижит – в том, что та ей поверила.

– Если бы ты меньше зналась с этими Клутье, я бы чаще заходила к тебе поболтать, – сказала гостья. – Тем более что ты варишь такой вкусный кофе!

И она фальшиво рассмеялась.

– Чем тебе не угодили Клутье? Они хорошие люди, и прошлогодние разливы принесли им много бед. Вспомни, они похоронили дочку и лишились части своих пахотных земель. Шамплену пришлось наняться на сыроварню, чтобы иметь возможность покупать сено скотине.

– А девчонка, прижитая невесть от кого? – зашептала Брижит, с возмущенным видом подаваясь вперед. – Разве это хорошо? Да я бы со стыда умерла, если бы моя шестнадцатилетняя дочка оказалась такой разнузданной и родила ребенка без мужа! Поверь, об этом болтает вся деревня!

– Наверняка не без твоего участия! Ты не умеешь держать язык за зубами, Брижит.

Вдова передернула плечами; ее лицо выражало осуждение. Матильда же в тревоге прислушалась. Предчувствие, которое появилось у нее еще утром, превратилось в уверенность. У знахарки перехватило дыхание. Когда же на крыльце затрещал лед и кто-то постучал в дверь, она встала и перекрестилась.

«Леон отомстил за себя!» – подумала она, глядя, как в дом входит бледная заплаканная Жасент.

– Матильда, твой брат умер. Мне очень жаль! Мы везли его в больницу на санях через озеро, но на подъезде к Робервалю я заметила, что он не дышит. И мы повернули назад – Жозюэ решил, что в город ехать уже незачем.

Молодая женщина покосилась на Брижит – в ее присутствии она не хотела говорить о том, что на самом деле было у нее на душе. Вдова Пеллетье ответила презрительным взглядом.

– Я и не знала, что у тебя есть родственники, Матильда, – произнесла она. – Мои соболезнования! Господи, надо же, какое горе… Ну, не стану мешать, пойду себе потихоньку. До свидания!

Брижит встала со стула и оделась. В окно она увидела упряжку Жозюэ Одноглазого и, сгорая от любопытства, поспешила выйти на улицу.

– Не знаю, что с ним приключилось, Матильда, милая, – вздохнула Жасент. – Доктор Сент-Арно предположил, что это воспаление мозга, вызванное антирабической сывороткой.

– Я бы расстроилась больше, если бы ты пришла и сказала, что умер чужой мне человек, не важно, от болезни или от несчастного случая. Сколько раз можно тебе повторять? Плевать я хотела на Фильбера Уэлле!

Жасент в недоумении уставилась на подругу. Матильда переменилась в лице, когда произносила эти сочащиеся ненавистью слова. Она вся напряглась, взгляд стал жестким, колючим, рот искривился, как будто на волю рвались новые ругательства.

– Можно поссориться, перестать общаться, но что-то ведь остается – с тех пор, когда вы были детьми и росли вместе, – осмелилась предположить Жасент.

Вместо ответа Матильда, эта загадочная женщина, только покачала головой. Потом быстрым шагом подошла к буфету и достала бутылку джина.

– Мне нужно выпить… Жасент, я не желаю выслушивать твои банальности! – сердито произнесла она. – Выйди лучше к Одноглазому и скажи ему, чтобы предупредил нашего кюре. Заупокойную службу нужно провести, но потом пусть забирает труп куда хочет, хоть к самому сатане! Как в такой холод прикажете его хоронить?

Потрясенная Жасент провела рукой по лицу, словно хотела стереть из поля зрения разгневанную Матильду, опрокидывающую в себя большой стакан со спиртным.

– Жозюэ знает, что ему делать, мы все обсудили, когда подъезжали к деревне, – тихо сказала молодая женщина. – А теперь расскажи мне обо всем! Почему ты так ненавидишь собственного брата? Что между вами произошло? Ты должна открыть мне правду, ведь я, с тех пор как не стало Эммы, всегда приходила поверять тебе свои заботы, сомнения и страхи. Но теперь… теперь я спрашиваю себя, кто ты на самом деле…

Знахарка опустилась на стул, и на ее лице отразилось все многообразие обуревавших ее чувств.

– Кто я? Полукровка, как говорят в народе. Младший ребенок в семье, в которой было еще трое мальчишек. Мама умерла, когда мне было одиннадцать, и мне пришлось взвалить на себя женскую работу в хижине, в которой мы жили, – в самой чаще леса. Я заботилась о четверых мужчинах – стирала, готовила, поддерживала огонь в очаге и делала много чего еще… Отец меня не замечал, не разговаривал со мной. Он охотился, пил, спал – и так изо дня в день. Поэтому, когда двое братьев начали поглядывать на меня, особенно Фильбер, он ничего не видел, ничего не слышал и ничего им не сказал. Что до нашего старшего брата, то он уехал на Антибы, даже не попрощавшись со мной. А те, что остались… Сколько бы я ни отбивалась, ни царапалась и не проклинала их, им, собакам, все было нипочем! Они пользовались мной, как подстилкой!

Матильда умолкла, сжав лежащие на столе руки и устремив взгляд в пустоту. Жасент, у которой от услышанного подкашивались ноги, тоже присела. Ее лицо стало белым как мел. Лучше бы ей всего этого не знать, но было поздно: тайны знахарки изливались наружу, проникая в сознание молодой женщины и оставляя на нем неизгладимую печать.

– Они делали со мной что хотели. Господи! Я была для них вещью, куклой. И это все длилось и длилось… Мне было пятнадцать, когда я поняла, что беременна. Не зная, что делать, я в отчаянии сбежала. Одна славная женщина, соседка, если можно так сказать о человеке, который живет на расстоянии многих миль, меня пожалела. Она передала мне свои знания, рассказала, какая травка какой недуг лечит, какие из них опасны и, помимо прочего, какие травы помогают сбросить нежеланный плод. Год я провела у нее под крылом. Я ожесточилась, поклялась, что никогда не вернусь к отцу. Но однажды, когда я была дома одна, братья меня разыскали, избили до полусмерти и увезли обратно. И все началось сначала. Потом умер мой отец. Лежа на смертном одре, он решил, что пришла пора потребовать у братьев обещания, что они оставят меня в покое, ведь то, что они делают, большой грех. Странно, но они дали отцу слово и сдержали его. А потом появился Леон – симпатичный парень, блондин с голубыми глазами, Леон, за которого я вышла замуж с ликованием в сердце, не помня себя от любви… Фильбер убил его. Убил моего мужа, моего Леона!

За этим ужасным признанием последовало молчание. По смуглым щекам Матильды катились слезы. Дрожа всем телом, она переживала трагедию своего прошлого, и ей опять было больно – такое сильное, такое жестокое горе никогда не забывается. Жасент не осмеливалась произнести ни слова. Она испытывала двойственное чувство: находилась тут, в этом доме, напуганная рассказом, и в то же самое время перенеслась на много лет назад, к молодой женщине, утратившей смысл жизни. Наконец Жасент с трудом произнесла: