Бабочка - Марина Эльденберт

— Лучшая в мире подруга сказала бы тебе, что туда ходить не стоит.

— Да брось! Что меня там ждет, помимо приключений на пятую точку? — фыркнула она. — Слушай! А хочешь приехать ко мне? Посмотришь, как я живу, ну и соберемся тоже вместе? Не придется платье в Кэйпдор тащить.

— Хочу, — сказала я.

Еще одной проблемой меньше: не придется объяснять Митри, почему я отпросилась со смены и куда собираюсь вечером. Скажу, что Доггинс уговорил меня остаться на дополнительную смену.

— Слушай, а переночевать у тебя потом можно будет? Просто я уже не успею на платформу, и…

— Не вопрос, — отмахнулась та.

Вот и чудесно. Надо будет только предупредить Митри, что я могу остаться работать в ночь, — не хочу, чтобы сестра знала, куда я собираюсь и зачем. Не хочу, чтобы об этом вообще кто-нибудь знал. Достаточно уже того, что об этом знает Алетта.

У ПЛАТЬЯ БЫЛ ТОЛЬКО один недостаток: оно было летним. То есть на то самое время, когда на Ландорхорн опускается жара и открытое плечо не смотрится странно. Второе украшал рукав, напоминающий крыло бабочки, тонкий поясок подчеркивал талию, а раскрывающаяся воланом юбка на ладонь выше колен — ноги. Своих ног я никогда не стеснялась, правда, возникло непредвиденное обстоятельство — туфли. Размер у меня был меньше, чем у сестры Алетты, и по всему выходило, что идти придется в кроссовках. Что, впрочем, меня совсем не смущало.

От неудобного сидения затекло все что можно, поэтому я чуть-чуть подвигала плечами.

— Сиди тихо! — тут же зарычала Алетта. — Ты же не хочешь, чтобы я нарисовала тебе стрелки на пол-лица.

— Не хочу.

Честно говоря, я вообще не хотела их рисовать, но подруга настояла. Сказала, что надо подчеркнуть глаза или губы, а лучше и то и другое. Представив, как я буду смотреться со своими красными волосами и такой же помадой, выбрала меньшее зло. Ну, как мне тогда казалось: краситься я не умела и не любила. Начать с того, что у меня не было на это времени, да и денег на лишнюю косметику тоже не было.

— Ну, в общем, все. Готово! — Подруга отложила подводку и развернула меня к зеркалу.

Глаза действительно стали больше и выразительнее, но гораздо больше оживляли лицо выровненные по форме и подведенные брови. За то время, пока подруга их мне выщипывала, я вспомнила столько неприличных слов, сколько не вспоминала уже очень давно.

— Ну как? Нравится?

— Ага, — сказала я и сунула руки между коленями. Непривычно голыми (ох уж эти платья). — Да. Спасибо большое.

Собранные в хвост волосы, чуть завитые на концах, подчеркнули скулы, заострили подбородок и сделали из меня не просто синеглазку, но еще и большеглазку. Собственно, эффекта мы добились: глаза у меня на лице действительно стали выделяться.

— Ну тогда выдвигаемся, — сообщила Алетта, глаза у нее при этом возбужденно блестели.

Ехать нам предстояло, как выяснилось, в Четвертый круг. К’ярд сбросил адрес только сегодня после занятий, до последнего молчал — видимо, рассчитывал, что я первой ему напишу. «45-138, Лейагре-авеню», — пришло мне на тапет, когда мы с Алеттой уже выходили через главные ворота Кэйпдора. И следом раздраженное: «Не опаздывай».

Хозяин вечеринки, судя по количеству квартир, жил в одной из тех высоток, где предпочтение отдается не количеству жильцов, а качеству жилья. Впрочем, номер квартиры — 45 — еще мог означать то, что у него крохотная каморка где-то на первом этаже многоквартирной высотки. В Четвертом круге, ага.

— Ты чего ухмыляешься? — поинтересовалась Летта, открывая шкаф.

Сама она не постеснялась яркой помады и очень короткого, облегающего ярко-зеленого платья, подчеркивающего все изгибы ее фигуры. Волосы подруга уложила каким-то гелем, из-за чего они густой волной мокрых волнушек (как после купания) облегали ее лицо, а еще, в отличие от меня, она была в туфлях. На такой высоченной шпильке, что разом стала выше меня на полголовы.

— Да так, задумалась… — Я махнула рукой.

Спальня у нее была немногим больше моей, но мне показалась гораздо более… девчачьей, что ли. Тут и там висели старенькие голографические постеры популярных групп, часть из которых уже шла рябью от времени (заряда в самоклеящемся значке, который выдавали на кассе супермаркета за крупные покупки, обычно хватало от года до двух). У нее даже туалетный столик был, где валялись расчески, косметичка и потертый флакончик туалетной воды. Из которого она на меня сейчас брызнула, и я не успела увернуться.

— Ай! Что ты делаешь?!

— Придаю тебе пикантный аромат. — Летта хмыкнула. — Мелианской нареллы.

Нарелла — безумно красивый цветок, раскрывающийся десятком фиолетовых соцветий. Стоит сумасшедших денег.

— Сильно сомневаюсь, что там действительно экстракт мелианской нареллы.

— Если верить этикетке, так и есть.

— Я не верю этикеткам.

— Да ты вообще ничему не веришь, — фыркнула Лэйс. Ой. Я вдруг поняла, что мысленно назвала подругу именем сестры, и решительно поднялась.

— Идем.

— Идем. — Она кивнула. — А то я уже начала думать, что мне силком придется тебя тащить.

В общем, да. От предстоящего у меня холодели ладони, а по телу пробегала мелкая дрожь. Если вчера или утром эта вечеринка еще казалась далекой и нереальной, то сейчас у меня сводило желудок, зубы и, вообще, сводило меня всю.

— Слушай, ну ты чего? — возмутилась Алетта, когда мы вышли из квартиры и направились к лестнице (лифт, как она сказала, поломался неделю назад, и теперь все жители семнадцатиэтажки в производственном районе занимались дополнительной физподготовкой два-три раза в день). — Не съест же он тебя! Ты, главное, к сладкому не переходи, пока не будешь уверена, что он серьезно на тебя запал. И поменьше характер показывай, улыбайся там… комплименты ему говори, парни это любят…

Я потерла стремительно холодеющие ладони друг о друга, застегнула куртку так резко, что чуть не прихватила кусочек платья. Подруга покосилась на меня.

— Ладно, хотя бы просто улыбайся. А вот когда он тебя поцелует…

— Я еще ни разу не целовалась.

— Что?!

— Я еще ни разу не целовалась, — повторила я и вцепилась в перила, как будто они могли мне помочь.

Алетта присвистнула:

— Подруга! Ты это, едховы почки, серьезно?

Наверное, я зря это сказала, поэтому отлепиться от перил получилось легко. И даже придать своему голосу привычные беззаботно-прохладные интонации.

— Более чем.

Не дожидаясь ответа, начинаю спускаться по лестнице. Алетта идет за мной. Ее каблуки звонко цокают по ступенькам, смешанные ароматы подъезда напоминают то о подгорелой лапше быстрого приготовления, то о чем-то, что остается за дверями уборной, а вместе это образует такую убийственную смесь, что у меня начинает кружиться голова и першит горло. Впрочем, скоро я понимаю почему: окна на лестнице распахнуты настежь, и, видимо, это те самые запахи, от которых слезятся глаза. «Мелианская нарелла» их дополняет идеально.