Черная часовня - Кэрол Нелсон Дуглас

Ирен подняла записку и внимательно изучила ее:

– Мы обязаны мчаться в Париж, чтобы узнать новые факты, которые пропустила полиция, но обнаружила Пинк.

– Так вот почему ты не возражала, когда она решила остаться в борделе?

– Она не поехала бы с нами ни при каких обстоятельствах. Так что я лишь надеялась, что она поделится с нами, если обнаружит какие-нибудь свежие детали. Мы же, в конечном счете, «кузины».

– У меня нет кузин, тем более американских, – поспешила возразить я. – Девушка слишком самонадеянна, но я начинаю думать, что это национальная черта. Я полагаю, нужно ехать сейчас же?

– Возможно, ты предпочла бы остаться дома…

– Возможно, предпочла бы, – важно ответила я, – но долг обязывает меня поехать. Ты чересчур доверчива в отношении этой американки. Она ненамного моложе нас, но при этом, очевидно, слишком хорошо разбирается в мирских делах для девушки ее возраста.

– «Две молодые няни мы с тобой»[45], – пропела Ирен парафраз из Гильберта, хитро улыбаясь, и присела в чопорном реверансе, – именно в таком качестве мы и вернемся в заведение!

Время от времени Ирен любила помучить меня, заставляя по необходимости надевать тот или иной предмет из ее бесчисленных нарядов, но сейчас она переворачивала вверх дном мой скромный гардероб – тоже с явным удовольствием.

– Темно-коричневый, серая верблюжья шерсть, джерси медного цвета, темно-синий шелк… ах, и даже черная отделка: она катастрофически вышла из моды. Как раз подойдет для меня. А тебе лучше надеть платье из верблюжьей шерсти. Простенькие манжеты и воротнички и в довершение – чепцы без всяких украшений. – С этими словами она лишила два моих чепца и без того малоприметных лент и перьев.

Через час мы стояли рука об руку перед зеркалом в моей спальне. Мои юбки оказались немного коротковаты для Ирен, но это только добавило достоверности ее образу скромной дамы в стесненных обстоятельствах. Я была поражена трансформацией примадонны. Одно дело – разодеться в пух и прах и держаться павой, что Ирен частенько делала, и совсем другое – сыграть неприметного серого воробышка. Невероятно, как скромный наряд подруги сумел погасить страстность ее натуры.

– А вот и мы, – пропела она радостно, – две бедные, но честные женщины: возможно, попечительницы брошенных младенцев, приехали в заведение обсудить с новенькой девушкой возможные затруднения, о которых все хотят забыть.

Смутившись, я одернула платье.

– Все будут сторониться нас, Нелл, – в голосе примадонны звучало торжество, – как сторонятся поборников трезвости в таверне, и поэтому мы сможем заняться нашим маленьким секретным дельцем, оставаясь совершенно незамеченными.

– Почему ты считаешь, что дело будет секретным?

– Иначе Пинк нас просто не позвала бы.

– Какое гадкое имя. Может, подыщем ей другое, более подходящее?

Ирен улыбнулась и надвинула позаимствованный у меня чепец еще глубже на глаза. Она напомнила мне сумасшедшую торговку цветами в Ковент-Гардене.

– Не стоит. Имя – одна из немногих частиц правды, которые юная особа изволила сообщить нам о себе.

Я осмелилась принять участие в этом безумном маскараде только потому, что верный кучер Андре сам отвез нас в город и, со всеми возможными предосторожностями, встретил нас после операции, чтобы в целости и сохранности доставить домой.

Впрочем, назвать нашу поездку маскарадом было бы не совсем верно. Ирен оказалась права в том, что я и сама подозревала, исходя из прошлого опыта: выбери простой костюм, и никто тебя не заметит. Особенно в борделе. Меня лишь несколько расстроило, что мой повседневный гардероб оказался более чем подходящим для роли серой мыши.

Мы несмело постучали в дверь служебного входа. Когда женщина с лицом старой ведьмы рывком распахнула ее перед нами, Ирен, запинаясь, изложила наше дело на весьма грубом французском. (Впрочем, по моему мнению, все французское куда грубее чего бы то ни было английского, но я понимаю, что нелегко во всем следовать моим высоким стандартам.)

В сбивчивой речи подруги я распознала упоминание «молодой мадемуазель Розы».

Чего можно требовать от языка, в котором для стольких оттенков розового цвета нашлось только одно слово? Немногого, если вы спросите меня. Только умоляю, спрашивайте по-английски.

Нам позволили подождать в провонявшей чесноком и луком кухне. Полки были уставлены многочисленными стеклянными банками с непонятным содержимым, способным, судя по внешнему виду, вернуть к жизни монстра Франкенштейна. Соленые грибы вместо ушей? Корень имбиря вместо носа? Лук-порей вместо… ну не знаю. Может, бородавок?

В тусклом освещении Ирен представляла собой достаточно унылую фигуру. Не могу точно сказать, в чем тут было дело – в сутулых плечах, простенькой прическе или лишенном всякого выражения лице, – но в первый раз в жизни она казалась непривлекательной.

Внезапно в комнату влетела мисс Пинк в платье соответствующего ее имени цвета и настолько яркими щеками, что сразу стало понятно: тут не обошлось без кроличьей лапки, отделенной от несчастного животного и использованной в качестве кисточки для румян… Руж![46] Почему бы не использовать французский перевод ее имени? К сожалению, так уже прозвали танцовщиц с Монмартра, причем крайне неуместно, на мой вкус[47].

С полминуты Пинк, нахмурившись, разглядывала нас, а потом воскликнула:

– Ха! Вот так парочка замарашек! Подумать только! Что ж, приступим, дамочки, как говорят в водевилях. Сейчас я притворюсь, будто я вся такая расстроенная своей оплошностью, и тогда вы обе выведете меня отсюда; там, за кухней, есть маленькая деревянная дверь – мы пройдем через нее и спустимся по лестнице. Внизу темно и сыро, но я уже припрятала в укромном месте свечу, так что если у вас есть спички… о, конечно, у мадам Нортон они найдутся. Ну тогда все в ажуре. – Она улыбнулась, как шаловливое дитя.

Должна признать, что чувствую сентиментальную привязанность даже к вполне взрослым девушкам, которые напоминают мне бывших воспитанников. Какое все-таки грациозное и милое создание эта Пинк! Однако находится в столь гадком месте и занимается столь гадкими вещами! А как ужасно она говорит по-английски – на языке королей! То есть теперь это язык королевы. Впрочем, Пинк, увы, не чтит ни королей, ни королев.

Пока я предавалась этим размышлениям, мисс Пинк начала рыдать и стенать, будто мы сообщили ей новость о кончине любимой бабушки. Само собой, нас вместе с заламывающей руки притворщицей выпроводили прочь из кухни, подальше от цивилизованных ушей.

Как только за нами захлопнулась дверь в подвал, громкие стенания Пинк сменились неразборчивыми восклицаниями, пока мы пробирались вниз по совершенно темной лестнице, держась за стены, покрытые то ли мхом… то ли слизью.