В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Он ничего об этом так и не узнает, ослепший и оглохший, лежа лицом вниз в грязи. Она тоже была там, впереди, но она была — вопрос, его единственный вопрос. Больше помнить было нечего и незачем.

Итак, в серой предутренней мгле снова встали пики тростника, и возник Анкей и ничего ему не сказал. Широкая полоса сломанных стеблей была укатана как хорошая дорога и вела к куда более обширной зоне разрушений. Он вспомнил сыновей Фестия и то, как были изувечены их трупы. Однако, войдя в зеленый коридор, он не заметил ни единого признака тех судеб, которые постигли охотников. Тростник вокруг него поднимался все выше и выше, пока за ним не скрылись даже верхушки гор. Ноги по щиколотку уходили в затхлую воду, поднимая густые облака ила. Он все глубже уходил в тростниковые заросли, и высокие стебли качались, когда он отводил их в сторону, — подавая кому-то сигналы поверх его головы. Он присел, чтобы вымыть из ушей грязь. Слух вернулся к нему, и он уловил почти неслышные всплески воды на озере и мягкое поскрипывание тростниковых стеблей. Он был чужой и вел себя неловко.

Звуки тростниковых зарослей были его защитой от возможного обнаружения, если остался хоть кто-то, кто мог его обнаружить. Он вспомнил, как они собрались на дальнем берегу залива. Им казалось, что их имена сами собой создадут святилище, как если бы они имели право сойти с тех троп, что были помечены их именами, и остановиться под его защитой. Его имя прозвучало предпоследним, имя Аталанты — последним. Теперь же, стоя по щиколотку в давленом тростнике, он понимал, что с тропы сойти невозможно. По обе стороны от нее и от расставленных вдоль нее знаков лежала пустота, злая земля, а он был — хромое существо, которое одной, обутой в сандалию ногой ступает по спекшейся твердой почве, а другой, босой, по сырой земле за пределами знаемого мира, — бродяга с закраины. Его eschatia[118]была — зеленая литораль между лесом, озером и горами. Здесь пали герои. И место это может быть знаком, что и ему тоже дальше хода нет.

Он поднял ногу из воды — этакий брезгливый аист. Его зеленое царство ходило вокруг ходуном от хохота над ним. Он покачнулся, и высокие стебли испуганно качнулись прочь. А потом выпрямились и встали по стойке «смирно». Узкая щель, по краям которой стебли стояли неровно, обозначала тот путь, которым он сюда пришел. Его улика. Здесь невозможно пошевелиться, не оставив улик. Встало солнце, и тени от камышин расчертили наклонными прямыми его перпендикулярный мир. И в этом мире движения молодого человека сделались небрежными. Солнечный свет отскакивал от озерной поверхности и разбивался о зеленый палисад. Он шел на крохотные проблески серебра между плотно упакованными стеблями, покуда проблески не превратились в просветы, а те — в сияющие проспекты. Он стоял на краю тростниковой топи. Он стоял на краю огромного, в форме полумесяца, озера, поверхность которого была единым потоком света и слепила его. Он прикрыл глаза, прищурился и принялся высматривать дальний берег, поймал его линию и следовал вдоль нее глазами, покуда она не закруглилась и не привела к нему же. Блеклая клякса утренней дымки сплавила береговую линию с прибрежными холмами, которые постепенно делались все выше, превращаясь в горы, и эти горы будто парили над расчерченной порывами ветра поверхностью воды. Между нижней частью склонов и озером была полоска ровной земли: она постепенно сходила на нет и исчезала за последним изгибом тростниковой стены. Он пошел по воде вперед и раздвинул последние оставшиеся стебли.

Он увидел на берегу их одежду и оружие, сваленные горкой. Рядом спал, разморившись на солнышке, ленивый страж — Аура. Аталанта и Мелеагр купались в озере.

* * *

Она держала его голову в изгибе локтя. Мелеагр лежал на спине, переложив на нее весь свой вес. Вода держала его тело, и ноги плавали на поверхности. Она смотрела, как всплывают по бокам его руки, пока тыльные стороны ладоней не пробили поверхность воды. Вода плескалась у его горла. Грудная клетка колыхалась и передергивалась рябью под набегающей мелкой волной, а член был — продолговатое белое пятно в темной путанице лобковых волос. Она расставила пальцы, провела по его голове, распутав волосы, распустив узлы и залипшие пряди.

Она сделала шаг назад, и его туловище и ноги тут же всплыли, а потом снова опустились под воду. Смыкаясь над его членами, вода издавала тихие лепечущие звуки. Она макнула его голову, и он захлебнулся, но, когда он проморгался наконец и она заглянула ему в лицо, никаких перемен там заметно не было. Она могла бы утопить его, если бы захотела.

Она успела выпустить одну стрелу. С тем же успехом она могла бы кинуть в него соломинкой.

В тростниках возникло какое-то движение: три птицы с пепельно-голубым оперением, отчаянно работая крыльями, взмыли в воздух. Она оглянулась через плечо.

Ее последнее воспоминание об Анкее: он прижимает колени к груди и перекатывается на бок, с глазами такими же мертвыми, как у Мелеагра. Он встал рядом с мужчиной, которого она сейчас удерживала на поверхности, когда Пелей и его свора обратились против них. Он встретил вепря лицом к лицу. Но вепрь сломал его, и Мелеагра тоже. Прочие были убиты или обратились в бегство, ей, собственно, все равно. Они — ничто.

Она посмотрела вниз на лицо Мелеагра, обрамленное ее ладонями. До нее долетел звук. Кто-то — или что-то — было в тростниках. Верхушки ходуном ходили из стороны в сторону. Голубые птицы кружили высоко над озером, падая и взмывая вверх, гоняясь друг за другом. Мелеагр повернул голову так, словно им удалось привлечь его внимание. На берегу дремала Аура. Земля за спящей собакой была взрыта сплошь, широкой полосой вывернутого торфа и комьев грязи.

Когда кабан наконец отвлекся от своих жертв и прянул в тростники, неизрасходованный излишек гнева он выплеснул именно здесь. Он рвал и метал, выбрасывая высоко в воздух комья размером в человеческую голову. Они градом сыпались вокруг нее, пока она, притаившись, сидела в воде.

Теперь она пыталась понять, кому был предназначен этот гнев и почему он обошел их стороной. Вепрь так и не бросился на нее, даже не пошел в ее сторону. Она слышала, как плакал Анкей, как ребенок, прижав копье к груди, чтобы приглушить звук, скорчившись, как и она, в воде. Ей довелось увидеть унижение и почище — Мелеагра. Но если ей была предназначена роль свидетеля, она с этой ролью не справилась. Свою единственную стрелу она пустила в тень. А вепря ей увидеть так и не довелось.

Движения в тростниках стали ближе. Она поставила мужчину, которого держала, на ноги и принялась соскабливать въевшуюся в кожу грязь. Мелеагр встал в стороне, потом отошел еще на несколько шагов, потом остановился. Она окинула взглядом линию тростника, выросшую чуть поодаль от всех остальных, и поразилась собственной беззаботности. Если рвануть с места прямо сейчас, можно еще успеть добежать до берега, и времени останется ровно столько, сколько нужно, чтобы натянуть на лук тетиву. Оттуда она никак не промахнется. Она больше никогда не промахнется. Но она осталась стоять на месте, сперва поняв, что никакой опасности нет, а только потом — почему ее нет. Меланион может еще раз насладиться зрелищем ее омовения. Она набрала воды в горсть, плеснула себе на затылок и стала ждать, когда незваный гость покажется.