Дьявольская королева - Джинн Калогридис

— Сукин сын! — громко произнес он. — Ты отлично знаешь, о чем речь. Почему не скажешь им?

— Сядь, Лито, — отозвался Сандро.

Ипполито обвел рукой гостей.

— Скажи им, Сандро. Объясни, какой ты амбициозный, очень, очень амбициозный, но одновременно и трусливый.

Якопо поднялся и властно приказал:

— Ипполито, сядь.

Тот напрягся, силясь унять охватившую его ненависть.

— Сяду, если Сандро публично откроет правду, — объявил он. — Скажи нам, дорогой кузен. Скажи, на какие вещи ты способен ради того, чтобы погубить меня.

Ипполито перегнулся через стол и схватил Сандро за воротник туники. Зазвенели тарелки и приборы, едва не свалился горящий канделябр.

Дядя Филиппо подбежал к Ипполито и схватил его за локоть.

— Уходи, — велел он.

Ипполито вырвался, оскалив зубы. Мне показалось, что он ударит Филиппо, но гнев его вдруг остыл, и он покинул комнату.

Сандро настороженно смотрел ему вслед. Ужин продолжился, стихший разговор вновь оживился.

После приема и нескольких часов светской беседы я отправилась в свои покои. Жиневра позабыла упаковать кое-что для дяди Филиппо, который уезжал рано утром, и пообещала прийти через час и раздеть меня. В холле специально для меня был зажжен канделябр, поскольку я еще путалась с расположением комнат. Из затемненного алькова возле моей двери появилась фигура и остановилась на свету.

Я тотчас узнала Ипполито. Если бы я не выпила порядочно вина, то, возможно, заметила бы, что глаза у него красные, речь невнятная и с равновесием не все в порядке. Он прижимал руки к сердцу.

— Катерина, — начал он, — хочу извиниться за свое поведение за ужином.

— Не за что передо мной извиняться, — ответила я, — а вот перед донной Лукрецией — другое дело.

Он печально улыбнулся.

— Она смилостивится, только если я всю оставшуюся жизнь буду заглаживать свою вину.

— Почему ты так сердит на Сандро?

Ипполито потянул меня к двери аванзала. Я упиралась. Жиневра могла прийти в любую минуту, и если она увидит меня наедине с молодым человеком — кузен он или нет, неважно, — то посчитает это неприличным.

— Не туда, — воспротивилась я, но Ипполито приложил палец к губам и потащил меня в комнату.

В спальне было темно, но в аванзале на столе горела лампа. Ипполито взял меня за руки. Я не высвободила их, как требовали приличия. От вина и от близости кузена кружилась голова.

— Ты был так сердит, — прошептала я. — Почему?

Он напрягся.

— Сандро, мерзавец, наговаривает на меня всякие гадости его святейшеству. А тот ему благоволит и всему верит.

— Что за гадости?

Ипполито оттопырил губу.

— Сандро убеждает его святейшество, что я пьяница и бабник, что пренебрегаю занятиями… — Он тихо и горько рассмеялся. — Потому и напился, потому и злюсь.

— Но зачем Сандро это нужно?

— Он просто ревнует, — заявил Ипполито. — Он надеется настроить Климента против меня. Хочет править один. — Выражение его лица стало еще мрачнее. — Если он посмеет сказать плохо о тебе, я… — Ипполито крепче сжал мои ладони. — Заточение не ожесточило тебя, Катерина. У тебя то же доброе сердце.

Он замолчал и пристально на меня посмотрел. В его глазах я увидел тот же свет, что и в глазах тети Клариссы, когда она в последний раз поцеловала Леду.

— Потому я тебя и люблю, — добавил Ипполито. — Ты не такая, как он. Ты невероятно умна, но при этом совершенно простодушна. Ты можешь полюбить меня, Катерина?

Он приблизил свое лицо к моему.

— Конечно, — отозвалась я, не зная, как реагировать.

Ипполито прижался своими бедрами к моим. Он был высок, моя голова едва доставала ему до воротника. Он положил руку мне на плечо, потом пробрался пальцами под мой лиф; другой рукой он держал меня за шею.

Я подумала, что мне надо бежать, но ощущение его прикосновений на моей коже было восхитительно. Я позволила ему меня поцеловать. Поцелуй был жарким, и я инстинктивно обняла Ипполито за шею.

Он поцеловал мои уши и закрытые глаза, языком раздвинул мне губы. От него пахло вином Климента.

— Катерина, — вздохнул он.

Услышав в отдалении шаги Жиневры, я отпрянула. Ипполито выскочил из аванзала, и Жиневра его не заметила.

Прошел упоительный год — банкеты и балы. Я была уверена, что выйду замуж за Ипполито и вернусь во Флоренцию. Каждый день я все больше становилась женщиной. Ипполито подбирался ко мне все ближе, сыпал комплименты, очаровывал нежными взглядами. В мой день рождения он преподнес мне сережки: бриллианты, выточенные в форме сердца.

— Они подчеркнут твою восхитительную шею, — сказал он.

Мое лицо не было красивым, но он обнаружил другие мои достоинства: длинную шею, маленькие ноги и изящные руки.

Донна Лукреция нахмурилась: такой подарок мог сделать любовник или жених, а у нас пока не дошло до официальной помолвки. Ей было о чем тревожиться. За неделю до этого, после скачки, я обнаружила, что у меня мокрые нижние юбки. Я побежала в спальню и, к своему изумлению, обнаружила, что юбки запачканы кровью. Горничная позвала донну Лукрецию, и та открыла мне прискорбную правду о менструациях. Лукреция прочитала мне лекцию о добродетели, необходимой как для политических, так и для религиозных целей.

Однако я почти не слушала. Стоило нам остаться вдвоем с Ипполито, как он осыпал меня поцелуями и я страстно ему отвечала. С каждой встречей я позволяла все больше. Когда мы сидели за столом, воспоминания о жарких моментах вызывали у нас улыбки, и мы то и дело переглядывались. Я часто посылала свою камеристку донну Марселлу по всяким пустяковым поручениям, а сама отправлялась в комнаты, где могла увидеться с Ипполито.

Однажды я наткнулась на него в коридоре возле его частных апартаментов. Мы сразу же заключили друг друга в объятия. Когда его рука залезла мне под юбки, я его не остановила. Его пальцы прокрались между моих ног, и я застонала. Неожиданно он просунул палец внутрь, и я позабыла обо всем. Сначала его палец двигался медленно, потом быстрее.

Мы так увлеклись, что не услышали шагов. Это был Сандро. Он широко открыл глаза и крепко сжал губы. Сандро смотрел на нас, а мы — на него. Потом Сандро повернулся и ушел.

Я отодвинулась от Ипполито, желание пропало, меня охватило какое-то гадливое чувство.

— Черт бы его побрал! — выдохнул Ипполито, все еще дрожавший. — Он обратит это против меня, это точно. Но если он посмеет сказать что-нибудь о тебе, он у меня попляшет.

Все было тихо. Я продолжала встречаться с Ипполито, хотя теперь держалась настороже, боясь разоблачения. Ипполито становился все более страстным, он постоянно твердил о любви. Я была уверена, что через год мы поженимся, и давала его рукам и губам полную свободу.