Дочь короля - Вонда Нил Макинтайр

Высокие двери дворца распахнулись, и на пороге появился король.

Людовик неторопливо, размеренным шагом пересек Мраморный двор; король был великолепен в своем коричневом бархатном жюстокоре, украшенном целой россыпью тигриного глаза и отделанном золотым кружевом, в зеленом атласном жилете, сплошь расшитом золотом, сияя бриллиантами подвязок и пряжек на башмаках. Ради сего знаменательного случая он надел поверх жюстокора орден Святого Духа. Сверкающие бриллианты покрывали длинную голубую орденскую ленту, а рубины и сапфиры – золотые ножны парадной шпаги его величества. Поля его шляпы были обшиты испанским игольным кружевом, а на плечи монарху с нее низвергался целый водопад прекрасных белоснежных пышных перьев.

Мари-Жозеф сделала глубокий реверанс. Вокруг нее принялись кланяться придворные, зашуршали шелка, зашептали бархаты. Мари-Жозеф решилась выглянуть из-за спин и посмотреть, что происходит.

Внизу, во Внешнем дворе, швейцарские гвардейцы выстроились двумя шеренгами, обрамляя путь папской кареты. Лошади, высоко поднимая ноги, рысью подскакали к пологой лестнице на самом краю Мраморного двора.

Его величество остановился наверху лестницы.

Король не прерывал все нарастающих криков ликования. Он стоял, во всем своем великолепии и славе, в окружении двух поколений своей семьи, сопровождаемый свергнутым королем Яковом Английским и его супругой королевой Марией, министрами и советниками. Мадам де Ментенон, бесцветная и безмятежная, потерялась в последних рядах блестящей королевской свиты.

У Мари-Жозеф перехватило дыхание. Белоснежное облачение понтифика выделялось на фоне сумрачно-серой коляски.

Его святейшество спустился с подножки. Его величество стоял, держась очень прямо и неотрывно глядя на старца, во власти которого было помочь ему победить в войне с Аугсбургской лигой[7]. Толпа умолкла.

Два самых могущественных человека в Европе встретились лицом к лицу.

Когда Иннокентий вышел из кареты, за ним последовала свита, состоящая из кардиналов и епископов. Все они поклонились его величеству. Как только они поднялись, выпрямились и Мари-Жозеф, и другие придворные.

– Добро пожаловать, кузен. Наше взаимное отчуждение весьма и весьма печалило меня.

– Кузен, я преисполнен радости оттого, что Франция примирилась с Римом. Я преисполнен радости оттого, что могу заключить с вами союз.

– Вместе мы сокрушим протестантов. Мы изничтожим еретиков во Франции, в Европе, во всем мире. Ради вящей славы Господней.

Гигантская толпа, охваченная религиозным экстазом, взорвалась ликующими криками, прославляя Господа и короля.

Потрясенная, мадам де Ментенон прижала руки к губам. Ее темные глаза сияли от слез. Несмотря на ее высокое положение, Мари-Жозеф невольно ощутила к ней жалость: все говорили, что она обвенчана с королем, но обвенчана тайно, его величество никогда публично не признавал ее супругой, и потому ее нередко обвиняли в прелюбодеянии и распутстве. Именно она убедила короля пойти на беспрецедентный шаг – встретиться с папой. Однако сейчас ей, безмолвной, едва не лишающейся чувств от волнения, пришлось держаться в задних рядах свиты, за спиной незаконнорожденных принцев.

Под непрерывные приветственные клики толпы один из епископов вынес золотую раку, богато инкрустированную жемчугом и бриллиантами. Он вручил реликварий его святейшеству, и тот благоговейно его принял. Папа Иннокентий поднес высокую куполообразную раку к устам и затем передал ее королю.

Людовик принял этот бесценный дар – святые мощи, частичку кости или плоти святого, которым отныне предстояло навеки освящать своим присутствием Францию. Возможно, его величество прикажет поместить реликварий в версальской часовне, где все придворные смогут узреть святыню, прикоснуться к ней, исполниться чрез ее посредство добродетели и благочестия.

Его величество передал реликварий графу Люсьену, а тот – отцу де ла Шезу. Заметив графа Люсьена, его святейшество нахмурился, но спустя мгновение его лицо вновь приняло кроткое выражение. И в самом деле, даже Мари-Жозеф показалось, что граф Люсьен обошелся со святыми мощами слишком бесцеремонно. Дар Иннокентия заслуживал того, чтобы быть поставленным на золотой алтарь или, по крайней мере, на бархатную подушку.

По знаку графа Люсьена вперед выступили шестеро лакеев, сгибаясь под тяжестью великолепного, тончайшей работы аналоя черного дерева, со скамеечкой для преклонения колен. Его украшала интарсия из редких пород дерева и перламутра, обрамленная золотом и представлявшая сцены из Книги притчей Соломоновых.

«Искусные ремесленники его величества превзошли самих себя», – подумала Мари-Жозеф.

Король и папа обменялись приветствиями: папа поклонился с искренним смирением, а Людовик соизволил слегка наклонить голову, отдавая дань уважения равному по статусу принцу. Поклонами обменялись и духовенство в свите папы с королевскими придворными. Когда они выпрямились, лицо мадам де Ментенон засияло невыразимой радостью, словно солнце. На публике она вела себя чрезвычайно сдержанно и потому прикрыла лицо черным кружевным веером; лишь дрожь веера выдавала ее волнение.

Его величество мог подать руку только императору Священной Римской империи, единственному человеку в Европе, сопоставимому с ним по занимаемому положению. Он не стал нарушать этикет ради папы Иннокентия, несмотря на то что прежде пренебрег правилами ради своего союзника, свергнутого короля Англии Якова.

Хотя его святейшество не стал протягивать Людовику перстень для поцелуя, он обвел глазами королевскую свиту и протянул руку мадам де Ментенон.

Мадам де Ментенон поспешила к нему, шурша черными шелковыми юбками по черно-белому мрамору. Могущественная непризнанная королева на шахматной доске с перекошенными клетками, она изящно, невзирая на свой возраст, преклонила перед Иннокентием колени и прижала к губам его руку с папским перстнем.

– Возможно, он прикажет побить ее камнями, – прошептала мадам так, чтобы ее могли слышать только стоявшая рядом с ней Лотта и стоявшая за ее спиной Мари-Жозеф. Мари-Жозеф была неприятно поражена, но Лотта едва сдержала смех.

– Встаньте, сестра!

Иннокентий обращался с мадам де Ментенон необычайно вежливо и учтиво, тем самым поддерживая придворную партию, которая верила в законность королевского брака.