Малый мир. Дон Камилло - Джованни Гуарески

Посмотреть на нового священника всем было любопытно, и в церкви собралось все население городка, а Пеппоне с остальными красными командирами стоял в первом ряду.

— Видал? — Нахал толкнул Пеппоне, с ухмылкой показывая на сдвинутый подсвечник. — Новости!

Пеппоне промычал что-то нечленораздельное. Он нервничал. Он нервничал вплоть до того момента, как юный попик вышел на проповедь. Тут уж он не смог сдержаться, и не успел дон Пьетро заговорить, как Пеппоне выскочил вперед, решительно шагнул направо, схватил подсвечник и перетащил его налево, на старое место, на вторую ступеньку солеи. Потом он вернулся в свой первый ряд, встал на самой середине, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, и гордо посмотрел священнику в глаза.

— Правильно, — прошептала толпа единодушно, включая реакционеров и консерваторов.

Священник смотрел на манипуляции Пеппоне открыв рот. Он побледнел, пробормотал, заикаясь, свою проповедь и поскорее удалился в алтарь, чтобы закончить мессу.

На выходе он встретил Пеппоне, который ожидал его со своей обычной свитой. На церковном дворе в молчании толпился насупленный народ.

— А скажите-ка дон… не знаю, как вас там, — процедил Пеппоне с высоты своего гигантского роста, — а что это за новое лицо, что вы подвесили на пилястре справа от алтаря?

— Святая Рита из Кашии, — юный священник заикался.

— Нечего делать в нашем городке всяким святым Ритам из Кашии, — заявил Пеппоне. — Как было раньше, так вот и хорошо.

Священник развел руками.

— Я полагал, это мое право, — запротестовал он, но Пеппоне оборвал его на полуслове.

— Значит, Вы полагали? Давайте-ка проясним сразу: тут таким священникам, как вы, делать нечего.

У святого отца перехватило дыханье.

— Не знаю, что я вам такого сделал…

— Я вам скажу, что вы сделали! — воскликнул Пеппоне. — Вы превысили полномочия, вы осмелились исказить тот порядок, который тут установил полноправный управляющий приходом, исполняя волю народонаселения!

— Правильно! — откликнулась толпа единодушно, включая реакционеров и консерваторов.

Священник попытался улыбнуться.

— Ну, если дело только в этом, можно все вернуть на свои места, и все будет в порядке. Вам так не кажется?

— Не-е-ет! — взвыл Пеппоне, заламывая шляпу на затылок и упирая огромные кулачищи в бока.

— А почему, позвольте поинтересоваться?

Запасы дипломатичности у Пеппоне подходили к концу.

— А потому, — сказал он, — если уж на то пошло, что дай я вам сейчас затрещину, так вы улетите отсюда метров за пятнадцать, а если я дал бы полноправному управлящему прихода, он бы ни на миллиметр не качнулся.

Пеппоне не стал уточнять, что дай он затрещину дону Камилло, он в ответ получил бы восемь. Это он опустил, но общий смысл был всем понятен. Всем, кроме разве что юного священника, который смотрел на Пеппоне в ужасе.

— Извините, — прошептал он, — а почему вы хотите меня стукнуть?

Тут Пеппоне потерял терпение окончательно.

— Да кто вас хочет стукнуть? Вы что, пытаетесь бросить тень на левые партии? Я просто привел сравнение. Для ясности. Стал бы я размениваться на пощечины такому недоделанному попу, как вы.

Услышав про «недоделанного попа», священник выпрямился во весь свой рост — метр шестьдесят — и раздул вены на шее.

— Доделанный или недоделанный, — крикнул он пронзительно, — а меня сюда послало священноначалие, и я пробуду здесь столько, сколько этого будет хотеть священноначалие. И тут, в церкви, командуете не вы. Святая Рита останется там, где висит, а с подсвечником, смотрите, вот что я сделаю!

Он бегом вернулся в церковь, схватил подсвечник, который весил больше, чем он сам, с великим трудом потащил его и установил обратно, перед новым изображением.

— Вот, — сказал он гордо.

— Ну ладно, — ответил Пеппоне и повернулся к насупленной толпе, ожидающей в молчании на церковном дворе.

— Народ скажет свое слово! Все к мэрии, устроим демонстрацию протеста!

— Правильно! — закричал народ.

Пеппоне растолкал толпу и встал во главе колонны. Все построились и двинулись, крича и размахивая палками, в сторону муниципалитета.

По мере приближения к зданию муниципалитета крики усилились. И Пеппоне кричал, воздевая кулаки к балкону комунального совета.

— Пеппоне, — заорал ему в ухо Нахал, — чтоб тебя громом и молнией! Перестань вопить! Ты что, забыл, что мэр — это ты?

— О, черт!.. — воскликнул Пеппоне. — Меня если довести до белого каленья, так я вообще перестаю соображать.

Он побежал наверх и вышел на балкон. Толпа встретила его рукоплесканиями, включая реакционеров и консерваторов.

— Товарищи граждане! — закричал Пеппоне. — Мы не должны смириться перед лицом такого насилия, оскорбляющего наше человеческое достоинство. Будем оставаться в рамках законности и правопорядка до тех пор, пока это возможно, но, если нужно, мы пушками проложим себе путь до самого конца! Предлагаю собрать комиссию во главе со мной, послать ее к священноначалию и демократически изложить ультиматы народа.

— Правильно! — завопила толпа, наплевав на тот факт, что слово «ультиматум» обрело в речи Пеппоне неожиданную форму множественного числа. — Да здравствует мэр Пеппоне!

Когда Пеппоне в сопровождении комиссии предстал перед епископом, он не сразу смог начать свою речь. Но потом собрался с духом.

— Ваше преосвященство, — сказал он, — посланный вами священник не соответствует традициям областного центра.

Епископ поднял голову и снизу вверх посмотрел на Пеппоне.

— Скажите по-простому: что он наделал?

Пеппоне развел руками.

— Бог с Вами! Наделать он ничего такого не наделал. Он вообще ничего не сделал. В общем, все дело в том, что он… Ну, как сказать, ничтожный, в смысле мелкий такой, его бы в ораторий[15], что ли… Он в облачении похож на вешалку, на которую надели три пальто сразу и еще плащ сверху.

Епископ неодобрительно покачал головой.

— А вы, значит, священников оцениваете на весах и складным метром?

— Нет, Ваше преосвященство, что ж мы — дикари какие! — ответил Пеппоне. — Но дело ведь в том, что и глаз требует своего, а в религии-то, как с докторами, важную роль играет личная симпатия, физическая привлекательность, душевное доверие.

Старый епископ вздохнул.

— Понимаю, понимаю, хорошо себе в этом отдаю отчет. Но, дети мои, был ведь у вас батюшка-каланча, и вы сами пришли ко мне просить, чтобы я вас от него избавил.