Блин - охотник за ворами - Евгений Некрасов

А преступники только сейчас выходили из подъезда, таща связанные веревками картины. Сла-щовские «Жигули» стояли прямо под Блинковым-младшим. Он плюнул на крышу и, кажется, попал.

Открыв багажник, Лелик-Лялькин как дрова побросал туда воровские копии Ремизова и хлопнул крышкой. Остальные уже уселись в машину. Из выхлопной трубы завился синий дымок. Мотор потрепанных «Жигулей» нещадно чадил. Лялькин сел на место рядом с водительским, и преступники укатили.

– Упустили гадов, – с досадой сказала Ирка. – Ну что, Митек, будем сами выкарабкиваться или родителей звать?

– Пожарных, – ответил Блинков-младший.

– Влетит мне от папы, – вздохнула Ирка. – Если пожарных вызывать, это дело точно попадет в сводку происшествий по городу, а папе каждый день ее приносят. А если бы мы сами выбрались, я бы переоделась – мои джинсы же у тебя дома, – и он бы ничего не заметил.

– Нет, – твердо сказал Блинков-младший. Второй раз съезжать по крыше ему совсем не светило. – Ир, ну как мы снизу полезем, если наверху не удержались?

– Да, только хуже вывозимся, – согласилась Ирка. – Ну, тогда давай подождем. Сейчас жарко, может, краска к вечеру подсохнет.

Блинков-младший в этом сильно сомневался. Судя по разговорам Слащова с приятелями, художник сам красил крышу. А раз с утра он уже торговал картинами в парке, то, выходит, занимался малярными работами вчера. Если с тех пор краска даже не подсохла, то не подсохнет и за несколько часов, оставшихся до вечера.

Но Блинков-младший не стал ничего говорить Ирке. Он уперся лбом в руку, лежащую на пери-лине, и закрыл глаза. Краска воняла так, что кружилась голова. Или она кружилась от высоты?

– Хотя, если я приду домой поздно, папа тоже мне даст на орехи, – рассуждала Ирка. – Как думаешь, Митек, что хуже: сейчас кричать, чтобы вызвали пожарных, или дождаться вечера и самим выбраться?

– Твой папа, ты и решай, – буркнул Блинков-младший.

Его начинало клонить в сон. В отяжелевшей больной голове почему-то крутились отдельные словечки из Ларисикиной экскурсии. Потом они сложились в готовую фразу: «Посетив мастерскую художников-жуликов, вы можете совершить увлекательную поездку на пятой точке с крыши».

– Идиотик, – толкнула его в бок Ирка. – Эй, привет! Смотри, сиди тихо!

Спорить с Иркой не хотелось: идиотик – это еще мягко сказано!

– Митек, подъем! Идиотик сюда лезет! – взвизгнула Ирка, хватая его за руку липкими от краски пальцами.

Блинков-младший открыл глаза. Ирка смотрела куда-то назад, и он тоже обернулся. Там, в распахнутом окне мастерской, маячила физиономия сумасшедшего натурщика. Удирая, жулики о нем забыли. Из уха у него торчала очень даже знакомая Митьке золотистая загогулина-.

До натурщика было шагов десять. На таком расстоянии Блинков-младший не мог ошибиться: это была ручка от «Цербера»! Присмотревшись, он заметил, что ручка, понятно, не вбита в ухо, а прихвачена обвязанной вокруг головы сумасшедшего бечевкой. «Отвори свое сознанье»! Надо признать, что это была действительно смелая находка художников. Ручку так и хотелось повернуть и посмотреть, что получится.

Сумасшедший улыбался и разводил руками, как будто хотел обнять Блинкова-младшего с Иркой. Его тянуло к веселой компании, которая славно проводила время на краю крыши, пачкаясь краской. Заметив, что у Митьки на бицепсе остался сочный зеленый отпечаток от Иркиной пятерни, сумасшедший пришел в восторг.

– Краска-красочка-красота! – выкрикнул он и, опасно свесившись за окно, стал шлепать ладонями по краске-красочке.

Блинков-младший с Иркой оцепенело смотрели, как сумасшедший все ниже и ниже сползает на крышу. Они не могли ему помочь. Наконец, ладони его поехали, и несчастный идиот, потеряв опору, съехал на крышу грудью и животом. На подоконнике его удерживали только голые шишковатые колени. А сумасшедший и не собирался удерживаться. Блаженно щурясь, он стал загребать по скользкой краске руками, как будто плыл брассом.

– Папочка! – взвизгнула Ирка. Когда другие зовут мамочку, она всегда звала папочку. Иван Сергеевич воспитывал ее один. – Ой, папа! Митек, правда, папа!

Блинков-младший встрепенулся. Во двор въезжала белая «Нива», такая же, как у Ивана Сергеевича. Но в одной только Москве десятки тысяч белых «Нив»…

– Папина машина! – вопила Ирка. – С осликом на зеркале! Я этого ослика в пятом классе сшила!

Да, за ветровым стеклом болталась какая-то игрушка. Может быть, и ослик – попробуй разгляди с высоты.

«Нива» затормозила на том самом месте, где недавно стояли «Жигули» преступников. Дверца отворилась, и оттуда вышел действительно Иван Сергеевич Кузин, полковник налоговой полиции, старый друг блинковской мамы и человек одновременно строгий и веселый.

– Иван Сергеевич! Папа! – одновременно заорали Блинков-младший с Иркой.

Полковник поднял голову. С высоты Блинков-младший не видел выражения его лица. Но можно было не сомневаться, что Иван Сергеевич не пришел в восторг, увидев на самом краю крыши два перепачканных краской чучела.

– Лялькин – мельчайший жулик, – говорила мама. – Тайком сфотографировал картины Ремизова, а его художники наляпали копий. Рассчитывали, что, когда откроется выставка, они будут хорошо продаваться. Что еще? Замок стащил, «Цербер». Достал где-то сломанный и поменял в музее на новый. Так он этим еще и хвастается! Говорит: «Из-за моего сломанного замка вор не мог выйти из музея! Если бы милиция работала получше, то его бы там и задержали…» Он даже не воришка, а несун. За его мелкие пакости не судят, а просто руки не подают. Ну с чего ты взял, что он украл картины?

На столе перед мамой лежала ручка от «Цербера» с привязанным обрывком бечевки. Ее сняли с головы сумасшедшего натурщика. Отмытый от краски Блинков-младший сидел по другую сторону стола, сложив руки, как первоклассник, и вообще стараясь казаться воспитанным.

Ирку Иван Сергеевич увел домой. Можно было не сомневаться, что у них происходит такая же сцена. Только Ирка скорее всего не сидит, а стоит по стойке «смирно».

– Мама, у него же ботинки сорок первого размера, – попытался объяснить Блинков-младший. – И каблуки он стаптывает наружу!

– У тебя тоже ботинки сорок первого размера, и ты тоже стаптываешь наружу каблуки, – устало возразила мама. – Если тебе этого мало, то знай, что Лялькин не курит и остроносых туфель у него не нашли.

– Я его видел десять минут. Как мне было понять, курит он или не курит? – вздохнул Блинков-младший, сам понимая, что это слабенькое оправдание.

– Митек, ты единственный сын контрразведчицы или просто так погулять вышел? Курящего человека видно на раз. Он кашляет с хрипом. Кожа на лице плохая. У тех, кто курит дешевые сигареты, желтые пальцы. Наконец, от курильщиков табаком несет. Ну ладно, это к делу не относится, – перебила саму себя мама. – Главное, вам что было сказано? Не вмешиваться в это дело. А вы?!