Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин

поезд был не тот, – сказал Ахмет. – Но одной надежды мало. Я должен знать наверняка, понимаете?

– А понимает ли твоя голова, что мелет твой язык? – пошел напролом Абдалло. – Поверь, Ахмет, я тебе завидую. Потому что, когда тебе надо задать вопрос, ты знаешь, к кому обратиться, – к старому Хромому Абдалло, вот к кому! И ты знаешь, где меня найти, – в моем кафе, где я спокойно, ни от кого не прячась, пью утреннюю чашку чая! А что прикажешь делать мне? Куда мне идти, кому задавать вопросы, ответы на которые нужны тебе, Ахмет? Я сто раз говорил тебе, что знаю лишь немногим больше твоего. Я не знаю людей, с которыми работаю, я не знаю, где их искать. Я – посредник! Запомни это, умоляю, и перестань донимать меня расспросами. Мне нечего тебе сказать, Ахмет. Если не хочешь есть, отправляйся работать. Обещаю, что, как только у меня появятся новости, я тебе сразу же сообщу.

Ахмет ушел, забыв попрощаться, оставив на столе тарелки с нетронутой, уже остывшей едой, и Хромой Абдалло усомнился в том, что неучтивость бывшего тележечника вызвана одним лишь волнением. Глядя в захлопнувшуюся за Ахметом дверь, Абдалло подумал, что ему чертовски не везет с кладовщиками.

Но Ахмет в эту минуту волновал его меньше всего: Хромой чувствовал, что в ближайшее время у него могут возникнуть иные, куда более серьезные проблемы.

* * *

Майор Шестаков трижды стукнул прикладом по броне, подавая механику-водителю сигнал, но тот уже заметил завалившийся носом в канаву «уазик» и нажал на тормоз, не дожидаясь команды.

Майор первым спрыгнул с бронетранспортера и, взяв автомат на изготовку, двинулся к брошенной машине. Позади него, бренча амуницией, с шумом сыпались из бронированного кузова автоматчики. Часть отделения сразу же заняла оборонительную позицию, взяв под прицел нависающий над дорогой крутой склон.

Еще сидя на броне, Шестаков понял, что это та самая машина, которую он ищет. Знакомая эмблема миротворческого контингента на дверце, знакомые заплаты на ветхом брезентовом тенте, знакомые пятна кое-как наложенной шпатлевки на местах старых пулевых пробоин…

Но было и кое-что новое, а именно похожая на карту звездного неба россыпь круглых дырок, покрывшая весь правый борт от переднего до заднего крыла. Машину изрешетили из автомата, и, несмотря на серьезность момента, Шестакову невольно вспомнился зампотех. Интересно, что он скажет, увидев, во что в очередной раз превратилась закрепленная за товарищем майором единица автомобильной техники? Умельцы из мастерских автороты постоянно сравнивают Бориса Шестакова с летчиком-истребителем времен Второй мировой – что ни вылет, то куча дырок в плоскостях. «Хвост горит, бак пробит, и машина летит на честном слове и на одном крыле…»

Налетевший со стороны ущелья прохладный ветерок захлопал драным тентом, со скрипом качнул распахнутую дверцу. Шестаков подошел к машине вплотную и заглянул внутрь.

В салоне было пусто, сквозь многочисленные пулевые отверстия в брезентовой крыше мелькало голубое небо. Прошитое очередью ветровое стекло покрылось сплошной сеткой мелких трещин, на сиденьях было полно стеклянной крошки, а на облупленном железе передней панели виднелся засохший бурый мазок, как будто кто-то вытер испачканную кровью руку. Ключ со знакомым брелоком из крупнокалиберной пули торчал в замке зажигания. Зажигание оставалось включенным все это время, а значит, аккумулятор приказал долго жить или очень к этому близок.

Шестаков пощупал капот. Как и следовало ожидать, он был холодный. В решетке радиатора майор насчитал четыре пробоины; свободно вытекшая наружу охлаждающая жидкость давно ушла в песок, оставив на каменистой почве лишь неровное пятно чуть более темного оттенка, чем земля вокруг. Майор опустился на корточки и приложил к пятну ладонь – совсем сухое. Вряд ли сосед и коллега Бориса Шестакова колесил по округе больше полутора суток и попал в засаду уже по истечении этого срока, буквально в десятке километров от базы…

Выпрямившись, Шестаков посмотрел вниз. Перед ним лежал пологий каменистый склон; впереди сквозь дымку тускло поблескивала лента катящейся по камням, широко и мелко разлившейся реки. За рекой местность опять начинала повышаться, карабкаясь в гору, гребень которой прятался в низко опустившемся облаке. Над долиной, с металлическим клекотом рассекая винтами прозрачный воздух, прошел вертолет.

– После обеда горчица, – сказал за спиной у Шестакова молодой голос.

– Точно, – авторитетно поддержал другой. – Их давно и след простыл. Сделали дело и ушли… Суки!

Шестаков медленно обернулся. Солдаты стояли на дороге, охватив брошенную машину неровным полукольцом, и смотрели туда же, куда только что смотрел он сам. Механик-водитель стоял на броне во весь рост, сбив на затылок танковый шлем, и тоже смотрел на дальний склон ущелья. Лица у них были разные, но в чем-то главном одинаковые, как у только что вынутых из коробки оловянных солдатиков. Все эти люди ждут только приказа, чтобы с полным сознанием своей правоты начать резать, бить прикладами, жечь, взрывать и расстреливать – одним словом, мстить.

– Команда была – наблюдать, – негромко сказал он.

Личный состав нехотя вернулся на позиции, механик-водитель соскользнул в люк; башенка бронетранспортера с жужжанием развернулась и замерла, грозно уставив хобот орудия на ближний склон. «После обеда горчица», – вспомнил Шестаков только что произнесенную зеленым солдатиком срочной службы фразу. Солдатик был прав: все эти меры предосторожности уже не имели смысла. Пустая формальность, дань установленному порядку, которой в данном случае можно было с чистой совестью пренебречь. Там, на склоне, давным-давно никого не осталось… если там вообще была засада, в чем майор Шестаков почему-то сомневался.

Он сделал шаг, и под ногой негромко звякнула стреляная автоматная гильза. Кто-то стрелял по «уазику» почти в упор, стоя прямо тут, на дороге. Шестаков попытался мысленно восстановить картину нападения. Допустим, для начала машину обстреляли со склона – отсюда прошитое очередью ветровое стекло, дырки в радиаторе и длинный, извилистый тормозной след на асфальте. Затем те, кто сидел в засаде, спустились на дорогу и довершили дело, изрешетив многострадальный драндулет почти в упор…

«Крови маловато, – подумал Шестаков. – Если во время этого расстрела внутри машины кто-то сидел, он неминуемо должен был превратиться в дуршлаг. Значит, людей оттуда предварительно вытащили… или они вышли сами. Вышли, обстреляли машину, создав видимость нападения, и ушли…»

Майор обошел машину и немного спустился по склону, внимательно глядя под ноги. Гильз, кажется, не было, но это ни о чем не говорило: их могли подобрать. Вдали