Фурии - Кэти Лоуэ

Бесконечные строки греческой и римской литературы, которые, как предполагалось, должны были сформировать основу знаний о формах, доминировавших в то время в искусстве, медленно плыли перед моими глазами, их ритмы были хрупкими и нескладными.

– Женщины в афинском обществе, – с улыбкой рассказывала Аннабел, – будучи унижены, отодвинуты наряду с чужеземцами на самую обочину жизни, в трагедиях героизировались и обретали силу. Возьмите, к примеру, Медею, к речам которой нередко апеллируют наши правители, находя в них перекличку с нашим временем. Как правило, женщина пребывает в страхе, она слишком слаба, чтобы защитить себя, пугаясь одного вида меча, но стоит совершиться измене, как она превращается в кровожадную львицу. От нее исходит страшная угроза. Женщина, преданная мужчиной, жаждет мести, да такой беспощадной, против которой аудитории – состоявшей, не забывайте, в основном из мужчин, – трудно будет что-либо возразить.

Грейс кивнула. Я заметила, что Робин, вытянув шею, пытается поймать мой взгляд.

«Знаешь, шлюшка, все никак не могу поверить, что это правда, – сказала она по пути на занятия, имея в виду моего “грязного кобеля”, только на эту тему она в последнее время и говорила. – И долго еще не смогу».

«Я тоже», – холодно ответила я, с удивлением заметив, что в ее глазах мелькнуло нечто похожее на понимание. В этот момент нас нагнала Грейс, и мы сменили тему. Робин то и дело смущенно улыбалась. Но перехватить ее взгляд мне никак не удавалось.

– Чего еще боятся мужчины? Давайте обратимся к жанру трагедии – вместилищу их самых немыслимых страхов, к тому, что может случиться в исполнении актеров на глазах у зрителей. Сестринские взаимоотношения, судя по сюжету, в полном порядке: Антигона и Исмена, Электра и Хрисофемида – все они прекрасно относятся друг к другу, что совершенно не противоречит духу трагедии. Хор тоже состоял в основном из женщин, благожелательно относившихся к женским персонажам.

Но женщины без присмотра? О, это совсем иное дело. Женщины, оставаясь наедине друг с другом, без контроля мужчин, почти всегда вызывали несчастье в доме, да и шире – в обществе; эта свобода оказывалась чревата безумием, гневом, похотью или ревностью, приводившими к трагедии. Женщин нельзя оставлять в своем кругу, иначе трагический исход неизбежен.

Аннабел постучала растрепанным корешком книги по коленям.

– Взять хоть критика, утверждающего – цитирую: «Женщины становятся трагическими персонажами в отсутствие или вследствие неправильного воспитания со стороны мужчин. – Ее голос перешел в возмущенное шипение. – Антигона у Софокла приступает к своим действиям после того, как ее дядя Креон отказывается похоронить ее брата Полиника. В „Орестее“ Клитемнестра захватывает власть в Аргосе лишь после того, как ее муж десять лет провоевал в Трое». И она убивает его за то, что он принес в жертву свою дочь, а также за иные дурные дела, добавила бы я. Медея становится агрессивной после того, как муж оставляет ее, обрекая вместе с детьми на голодную смерть, ради новой свадьбы, которая, как ему представляется, укрепит его общественное положение. Это, – заключила Аннабел, закрывая книгу и кладя ее на стол, – ваш первый текст для изучения классиков. При этом любая из нас готова выступить против тех, кто осудит действия этих женщин, будь они сколь угодно кровавыми. Это ведь мужчины подтолкнули их к мести, и не потому, что, как утверждает критик, их не было рядом или они неправильно воспитывали своих жен, а собственной жестокостью и себялюбием.

В этот момент Аннабел, как обычно, когда собиралась сформулировать тезис, поднялась и, не оборачиваясь, подошла окну. На колени мне опустился скомканный листок бумаги. Я подняла голову и увидела, что Робин выжидательно смотрит на меня.

«У тебя печальный вид», – гласил текст, написанный ее корявым почерком во всю ширину листа. Я скомкала его и задумалась, что бы ответить.

– Представьте себе общество, в котором господствует следующая основополагающая идея: действия мужчин безусловно разумны, действия женщин – просто в силу женской природы – неразумны и неправильны. Надеюсь, на это вашего воображения хватит.

Я взяла ручку и начала писать. «Потому что мне грустно». Я бросила скомканный лист обратно. Аннабел повернулась к нам и улыбнулась. Тонкий зимний свет был ей к лицу; она стояла гордо, как женщины, о которых говорила. Сейчас, читая лекции, я представляю себе ее и чувствую себя исполнительницей, как, наверное, и она.

– А вот Меланиппа говорит – говорит через строки Эврипида, драматурга-мужчины: «Мужские нападки на женщин – это просто пиликанье на расстроенном инструменте либо злобная болтовня. Женщины лучше мужчин, и я сейчас это покажу… Возьмите, например, их роль в религии, ибо это, с моей точки зрения, главное. Мы, женщины, играем ведущую роль, ибо устами фиванских оракулов доносим до людей волю Зевса. Да, именно женщины, собираясь у святилища Зевса в Додоне, рядом со священным дубом, передают волю Зевса на вопрошания афинян. Да и священные ритуалы парок, мойр и безымянных эриний не обладали бы никакой святостью, если бы их совершали мужчины; а в исполнении женщин они обретают величие. Таким образом, женщины по праву занимают свое место в служении богам. Чем же тогда они, женщины, заслужили свою дурную репутацию?» У нее есть своя точка зрения, и она ее высказала. Тем не менее даже из этого фрагмента следует, что женщины обречены следовать одному из двух уделов. Либо это непредсказуемые и иррациональные смертные, которых всячески унижают и подавляют мужчины, либо священные существа, богини в горних пределах, среди парок и фурий.

Большие стрелки на башенных часах одновременно сдвинулись, застыв на отметке «пять». Аннабел вздохнула, обвела взглядом всех присутствующих и откинулась на спинку стула, словно обессиленная, как будто мощь этих слов оказалась чрезмерной даже для нее самой.

– Что ж, девушки, на сегодня все, – негромко закончила она. – Постарайтесь не давать слишком большую волю чувствам перед следующим уроком.

Когда мы добрались до города, полная и яркая луна, уличные фонари и игровые автоматы ярко горели в темноте, Робин обняла меня за плечи, и мы молча пошли к русалке.

– Все они подонки, – лаконично заявила она.

Я на мгновение положила ей голову на плечо – мягкие волосы Робин пахли сладким табачным дымом – и молча отстранилась. Внезапно она все поняла, она побледнела, руки, когда мы садились в автобус, немного дрожали. Когда Алекс и Грейс вышли на своей остановке, Робин стиснула мою ладонь, и, хоть меня все еще мутило, разделенная боль казалась чуть слабее.

– Можно спросить тебя кое о чем? – негромко сказала я.

Она кивнула.

– Ты знаешь Мелани Баркер?

Вообще-то я не собиралась задавать этот вопрос, но вырвалось. Она смотрела прямо перед собой и никак не отреагировала. Потом повернулась ко мне.

– Кого?

– Мелани Баркер. – Очередная пауза. – Ту, что выглядит как Мадонна, только толстая и уродливая.

– Нет.

Вновь повисло молчание, нарушавшееся лишь отдаленным криком чаек, чертивших круги над пристанью. Я глубоко вздохнула и сделала еще один шаг вперед.