И все мои девять хвостов - Мила Коротич

пнуть или походя вонзить когти, у кого они до сих пор оставались, в колыхающуюся тушу – толстого Линя уже с трудом можно было опознать как человека. Но сейчас все они замерли, а потом так же внезапно кинулись врассыпную по павильону. Как горошины, брошенные с размаху в хрустальную вазу, лисолюди метались, бились, сшибали друг друга с ног.

Паника – самый страшный враг, отнимающий разум, а с ним и победу, – захватила стан хули-цзин. Кто-то забирался в дальние углы здания, кто-то лез под клетки, из которых только что выбрался с осторожностью и немым ликованием. Самые отчаянные прыгали в окна.

– Только не в клетку!

С перекошенным лицом сосед Ши бросился в проем окна, и Алекс отшатнулся: огненным факелом запылала кожа юноши, а глаза лопнули, как только он влетел в плоскость фрамуги. Ничего не было: ни стекла, ни решетки – лишь пыльная растрескавшаяся штукатурка, облупленная местами, – и за ней невидимая огненная гибель! Еще один факел, и еще один, и еще вспыхнули, осветив пространство павильона.

– Талисманы, там снаружи талисманы! – закричал кто-то. – Нам не выбраться![64]

И скрип, скрежет, нестройный, обрывающий уши резкий клекот, похожий на похоронный плач и крик стаи скорбных птиц, вырывались из сияющих смертельным светом прямоугольных проемов лисьего павильона. Братья оплакивали погибших сейчас и самих себя, готовящихся к гибели. Волосы на затылке поднялись дыбом у снова ставшего человеком Алекса Ши. У него двоилось в глазах: то измученные лисы замерли у клеток и в темных углах, то люди раскачиваются с плачем на их месте. Сознание Ши тоже едва держалось в привычных границах – он видел бурое отчаяние и рыжий страх, он не видел надежды, он не видел смелости. Рассеянная стая без вожака, древняя армия без генерала, они могли только погибать сейчас.

«Красные муравьи» снаружи разматывали шланги, выкатывали бочки, подключали провода. Работали слаженно и четко, зная, что делать: им кто-то ясно и четко отдавал команды. И стало ясно, кто выиграет эту схватку.

– Братец с севера, – тронул его кто-то за руку.

Это измученный мальчик, едва дышавший в облике лисы, сейчас говорил с ним. Он едва шевелил губами, но Ши слышал. Вой горя мешал больше, чем отсутствие сил у мальчика.

– Скорее возьми жемчужину Вэя и беги, ты еще сможешь.

– Что? Какую жемчужину?

– Да сердце ему вырви и спрячь, потом выпустишь его при полной луне – так сохранишь его душу для новых перерождений, – хрипел парнишка.

Он выглядел так плохо, что его жемчужину тоже вот-вот предстояло доставать из тонкого тела.

– Нет, я не смогу! – Алекс отшатнулся от одной только мысли, что ему предлагается сделать.

Тогда среди воя и карканья, среди бурых спин и рыжих холок Ши увидел, как хромоногая тощая лисица, со спутанным драным мехом, на шатающихся лапах подошла к обгоревшему трупику зверя и, вцепившись зубами в мертвую плоть, разорвала грудину сородича. Нежный золотистый свет на краткий миг увидел там, в черной плоти, юноша. А лис аккуратно и быстро выгрыз сердце собрата и прямо в пасти принес его Алексу.

– Сам выпускай! – завопил Ши, схватил полусдохшего лиса с чужим сердцем в пасти на руки, сунул за пазуху некогда белой футболки и с неимоверной для самого себя силой схватил за плечи толстого Линя.

– Тя-я-я-я-я-я-я-я-я! – заорал Алекс, как и все его сородичи, и, прикрываясь, как щитом, чужим телом, вывалился в окно, на лету, уже за проемом, обернувшись лисом. Второй раз за этот проклятый день! Но уже почти легко и почти без боли.

«Красные рабочие муравьи» растерялись и замерли. И этого хватило двум огненно-рыжим лисам, чтобы броситься наутек. Вслед им ударила струя вонючей жидкости, но не долетела, а распылить мочу – яд для хули-цзин, лишающий их способности превращаться, – рабочие догадались слишком поздно. Лисы уже скрылись в зарослях сорной травы и шиповника.

– Давно надо было выжечь эту зелень! – выругался кто-то из рабочих. – Потом найдем. За забор не выйдут.

И «красные муравьи» вернулись к работе. Они направили струи брандспойтов в открытые окна клекочущего и лающего горем лисьего павильона.

Никто из них не заглянул внутрь, и они не видели, как человеческий облик смывается желтыми зловонными струями и как обгорелые тела живых и полуживых покрываются шерстью, как земля травой. Обессиленных, вялых, покорных лис, не имеющих сил и, как оказалось, возможности выйти за пределы периметра, оставалось только вернуть в клетки…

Глава 2

Поездка «куда-нибудь» оказалась настолько масштабной, что произвела впечатление даже на Ларина. А уж его-то, коренного дальневосточника, трудно поразить масштабами.

На самолете над сунгарийскими болотами. Поездом почти сутки и еще около шести часов на машине – и это все, чтобы добраться из Харбина в Джагдачи. Ларин туда попал раньше всех и, когда подъехали девчонки, встретил их с раскрытыми объятиями, приветствуя просто: «Добро пожаловать в… опу мира!»

Кислицкая и Васильева вылезли из машины. Изящество движений теряется после шести часов езды, пусть это были шесть часов езды в автомобиле класса «китайский люкс». Девчонки ступили на твердую землю, разогнули спины, и тут же таежный воздух, смешанный с густым запахом новостройки в равных пропорциях, шибанул в еще кружащиеся после дороги головы.

Они стояли на выложенной гранитной плиткой смотровой площадке. Массивные ступени вели вниз в пяти направлениях. Каждая из ступеней словно говорила: «Сила и мощь». На каждой ступени справа трепетал узкий флаг, на каждой ступени слева стояла трехметровая плоская пластиковая фигура сиреневого существа в веночке из голубых ягод. Мутантики стояли разные: кто-то щурил один глаз, кто-то улыбался похожим на клюв ртом, кто-то таращился. Был даже один почти полностью выцветший, а у еще одного был самозакрывающийся глаз – шар на проволоке. Ветер должен бы дергать существо за огромные ресницы, приклеенные к глазу-шару, вызывая движение, но ветра не было.

Городок, куда их забросила студенческая судьба, казался декорациями к недорогому фильму, срочно возведенному на деньги внезапно появившегося спонсора. Расчерченные по линейке улицы с трехэтажными домами расположились на месте срезанной верхушки сопки. На отобранной у леса площади внезапно начинались и внезапно же обрывались, проваливаясь в зелень диких сосен, улицы. Полоски асфальта расчерчивали оскальпированный холм на квадраты и прямоугольники – такие дикие в окружении настоящего леса. Торговый центр в псевдобарочном стиле и с большим LED-экраном на фасаде – окно в культуру и цивилизацию. Конечно же, в наличии сетчатые вышки сотовой связи – куда без них? – торчат иглами в небо, словно хотят сделать укол или зацепиться за