И все мои девять хвостов - Мила Коротич

окнами ресторана – кто деловито, кто расслабленно – проходили только женщины. Кислицкая вспомнила, что и на ресепшене их оформляла тоже женщина.

Похоже, тот мальчик на холме был единственным мужчиной в Джагдачи.

Глава 3

Саша заперлась в комнате и легла на кровать. Долгая поездка и странности первого дня в Джагдачи выжали из нее остатки сил. Она ничего не планировала, она ни о чем не думала, она ничего не хотела. Пустота в голове не была легкой, и приятно просветляющей тоже не была. Если это называется нирваной, то как-то в ней было… пусто.

Кислицкая, лежа на казенных белых простынях, накрытых куцым покрывальцем цвета штор, осознала себя сосудом, в который вот-вот что-то да нальется. Вот стукни сейчас по ней – и в животе эхо отзовется, в голове срезонирует, а позвоночник флейтой засвистит. А дальше – музыка, «Какие высокие горы…»[65].

Не слишком сведущая в тонкостях буддизма, Саша не представляла, как получать удовольствие от пустоты внутри себя, и скоро затосковала. Растворившееся было в «нирване» ее собственное «я» с тоски с яркой ясностью огляделось вокруг: стандартный гостиничный номер. Кровать по центру стены, тумбочка, холодильник, он же мини-бар, вделанный в стол. Над столом, напротив кровати, – телевизор, над телевизором – кондиционер. Ни тот ни другой не работали – надо их в розетку включать. Надо, но шевелиться лень.

Она снова закрыла глаза и ждала, когда придет сон, обычный сон, лекарь усталых путников и подрастающих младенцев. Саша поспит и встанет с рассветом, пойдет на утренний рынок, он обязательно есть в любой китайской деревне, и это порой самое классное, что там есть!

Утренний рынок – душа места! Именно он покажет, что тут есть и кто тут будет это есть. В стране, где царит культ еды, аппетиты и блюда местных могут много рассказать внимательному глазу. Кислицкая уже представляла, как бродит по рядам торговцев горячими лепешками и тофу в подливе, вдыхает аромат жареной рыбы и рисовых пышек, выбирает сладкие тяжелые лунные пряники и яблочки в глазури и обязательно находит что-то местное, что-то важное, что-то такое, что-то пушистое, мягкое, рыжее, белое или…

Сон уже подкрался к ней на мягких лапках, уже прикинулся мягким зверьком и устроился под бок, уже закрыл веки и уши шелковой пуховкой, но тонкие стены и фанерные двери китайских отелей словно созданы для того, чтобы искоренить личное пространство.

Саша отчетливо услышала, как в номере в конце коридора человек вытерся полотенцем после душа, как полотенце упало на пол, как петли махровой ткани гостиничного халата прошелестели по коже.

Она вдруг стала слышать все и на всех этажах сразу. Дыхание, шаги, движения, шепот, слова. Сон, конечно же, умчался, спрятался. Как тут не спрятаться в таком шуме?! Но Саша вдруг поняла, что не боится: пустота, которая была в ней, – вот зачем она пригодилась! Все звуки помещались в ней и не оглушали, лишь наполняли, складывались в мелодии. И можно было выбирать, какую из них слушать, словно плейлист перед тобой в смартфоне и достаточно провести пальцем по экрану, чтобы выбрать нужное. Так просто! В голове всплывали образы, как видеопревью, сразу становилось понятно, кто и что делает.

Открывшаяся только что способность лишила сна и избавила от скуки. Кислицкая словно «серфила» по интернету, то напрягая слух и погружаясь в происходящее, открывшееся ей, то расслабляясь и выходя в меню, когда ей надоедало или становилось неловко от услышанного. В отелях всякое порой происходит.

Саша слышала не только людей. Она слышала стены, жучков в стенах, деревья за стенами, птиц на деревьях и как птицы ломают крылья ночным насекомым. Она слышала топот ног по ступеням и цокот лап в подвале. Мыши, белки, модные маленькие собачки.

Кто-то из них прошел по коврам гостиничного коридора по ее этажу. Прошел, останавливаясь, прислушиваясь. Топ-топ, цок-цок, цоп-цоп. Уверенные шаги зверька среднего размера. Вот он идет, замирает, останавливается, прислушивается. Крутит головой, замирает. И дальше… идет на двух лапах! Что? Открывает дверь номера, возится там и пускает струю воды в душе!

В голове у Саши загудело. Она прислушалась еще, но, кроме шума воды, уже не слышала ничего там, куда прошел диковинный зверь. «Или не зверь?» – спросила она саму себя. И, конечно, не дождалась ответа. Образ его не определялся. Засомневавшись в себе, решив, что новая способность, может быть, пропала, Кислицкая зажмурилась и прислушалась к шумам в другой стороне отеля. Тут же явились ясные и четкие образы-узнавалки: ночной мотылек бьется о раму, женщина лет сорока чистит зубы на ночь, Ларин похрапывает во сне, дальше – не слышно, льется вода в душе. Четкие, понятные звуки.

Она послушала в другую сторону, в сторону загадочного существа.

Вода по-прежнему лилась. И тут Сашу накрыло: она услышала, что существо тоже прислушивается. Близко-близко к ней, за дверью, за стеной, слушает ее дыхание, ее шум в голове, пробирается в ее сознание, хочет почувствовать ее запах. Захотелось спрятаться, перестать дышать, стать кем-то другим, залезть под кровать и накрыться одеялом. Сделать все это сразу или бежать, бежать со всех ног, пригибаясь к земле и петляя. И драться! Вцепиться когтями и зубами, кусать и визжать!

Нет! Нет! Нельзя! Это паническая атака, надо просто дышать, дышать, дышать медленно, как учила мама. Вдох-выдох, вдох-выдох. И Саша стала слушать себя. Тем появившимся слухом из пустоты стала слушать себя, свое сердце, свое дыхание, слушать, как раскрываются легкие и как они опадают, как шуршит простыня об одежду, как рассекают воздух ресницы. Может, это и называется медитацией, она не знала. Она потеряла счет времени и потеряла свой страх в этой пустоте. Пустота, принесшая способность слышать, забрала обратно свой дар. А с ним ушла и нереальность происходящего.

Саша успокоилась, спряталась от морока, или что это там было, в спокойствие и решила не выглядывать в коридор, не проверять, кто там бродит ночью. Нужно выспаться. Или просто поспать. Утро вечера мудренее, говорят русские. Правильные поступки приводят к правильному результату, говорил Конфуций. Саша закрыла глаза.

Но тут в дверь постучали. Громко и настойчиво.

На пороге стояли Васильева – свежая как роза – и горничная отеля – суровая, уставшая и безразличная. В окно светило утреннее солнце. Комната Кислицкой, к удивлению ее постоялицы и гостей, оказалась похожей на поле битвы подушками.

– Ты пойдешь на утренний рынок? – спросила Лиза, преувеличенно игнорируя увиденное.

По лицу горничной читалось: «Молчание – золото».

Глава 4