Прощальный поцелуй Греты Гарбо - Анна Князева

– Ничего не слышно… – Ефим потряс головой. – Почему ничего не слышно?..

– Идем ближе… – Зелинский подтолкнул его, и они приблизились к стрекочущей кинокамере.

– Довольно тебе шиковать, Маргарита, – промолвила пожилая дама. – Скоро и молодость пройдет. Самое время призадуматься, как устроить жизнь. А я тебе такого мужчину присмотрела…

– Да?.. – чуть слышно проронила Гарбо низким чувственным голосом.

– Да-да, – подтвердила «не леди». – Ты что? Даже не спросишь, кто он?

– И кто же? – Гарбо с интересом придвинулась.

– Барон де Варвиль, самый богатый, самый элегантный мужчина во всем Париже!

Грета Гарбо без интереса перевела взгляд на цветы.

– И, конечно, одной ногой в могиле…

– Представь себе – нет! Как раз напротив. Он молод и красив. Моя продавщица слышала от слуги, что как раз сегодня он будет в театре. Вот зачем я тебя так принарядила.

Грета Гарбо обнажила зубы в улыбке, и ее огромные синие глаза томно прикрыли веки. Высокий лоб сиял чистотой, овал бледного лица заканчивался прелестной ямочкой на подбородке.

– Рассказывают, что, когда Гарбо впервые появилась в Голливуде и ей сделали фотопробы, – чуть слышно прошептал Зелинский, – специалисты заметили, что пропорции ее лица уникальны: высота лба равняется расстоянию между глазами, а также – расстоянию между подбородком и кончиком носа. Такие пропорции встречаются лишь у античных статуй.

– Божественно красива, – выдохнул Ольшанский.

На них стали оборачиваться. Кто-то из членов съемочной группы замахал руками, беззвучно артикулируя:

– Пошли вон…

Однако этот небольшой инцидент поглотил всеобщий хаос, возникший сразу после того, как в студии появилась группа мужчин в черных костюмах.

– Эл-Би! – Зелинский потащил Ольшанского за руку, и они укрылись за ближайшими декорациями.

– Кто такой? – спросил Ольшанский, глядя сквозь фанерную щель на главного персонажа – лысеющего мужчину в очках.

– Луис Майер – хозяин и основатель студии эм-джи-эм. Родился, кстати, тоже в Российской империи.

– В Москве?

– В городе Минске. Потом вместе с родителями эмигрировал в Америку.

– Неплохо преуспел.

– Эл-Би уехал из России в двухлетнем возрасте. Мы с тобой несколько припозднились. В этом все дело.

Сцена закончилась, затих стрекот камеры, экран позади коляски угас. Рабочий, что раскачивал ее на рессорах, помог Грете Гарбо спуститься на землю.

Эл-Би вышел вперед и пожал Гарбо руку, потом, не выпуская ее руки из своей, о чем-то заговорил.

– Не понимаю, отчего по ней все сходят с ума… Холодная как треска. Из фильма в фильм – полуприкрытые глаза и голос как у коровы: низкий и глухой, словно из бочки.

– Посмотри на ее фигуру…

– Широкие плечи и узкие бедра, как у мальчишки. К тому же она сутулится.

– Эта женщина умеет шармировать. Но как она смотрит на этого толстяка… Еще немного, и заглотит его с потрохами…

– Вместе со студией и деньгами.

– Гарбо – любовница Эл-Би? – поинтересовался Ефим.

– Об этом не слышал.

– У нее кто-нибудь есть?

Зелинский удивленно отстранился:

– На что ты рассчитываешь?

– Пока ни на что.

– Но я же вижу, ты что-то задумал.

– Не говори чепухи… Кто такая она, и кто такой я.

– Твой разум смущен… Однако я должен тебе сообщить, что это лицо обманчиво. За внешностью аристократки скрывается обычная служанка из Швеции. Всем известно, Грету Гарбо интересуют лишь деньги, собственное здоровье, пища и сон. Да! И еще – секс.

– Боже мой… Она уходит… Уходит!

– Ты идиот, – Зелинский пожал плечами.

– Смогу ли я увидеть ее?

– Еще раз?

– Умоляю!

– Можем посмотреть расписание съемок. Это в конце павильона, на доске возле ее бунгало.

– Что такое бунгало?

– В Голливуде так называют гримерки. И, конечно, они есть только у звезд. Таких, как Марлен Дитрих, Джоан Кроуфорд, Джуди Гарленд, Кларк Гейбл…

Не дослушав весь перечень, Ефим потянул друга за рукав:

– Идем смотреть расписание!

Задами, за декорациями, они пробрались к белоснежному бунгало Греты Гарбо. Дверь с круглым застекленным окошком распахнулась, и на пороге появилась сухопарая женщина с перманентом[4]. Проводив их взглядом, она приложила ладонь к глазам и вгляделась в съемочную площадку.

– Не вижу, кто там приехал?

– Эл-Би, – сказал ей Зелинский и чуть тише – Ольшанскому: – Тилда – костюмерша Греты Гарбо, старая дева.

Спустя минуту, поводив пальцем по расписанию, Петр сообщил:

– Завтра у Гарбо съемка сцены в будуаре Маргариты с Робертом Тейлором.

– Во сколько?

– В шесть утра.

– Роберт Тейлор… Никогда не слышал о нем, – сказал Ольшанский.

– Это его первая лента. Других может не быть. Голливуд – кладбище надежд.

– Это я уже слышал. – Ефим взял друга за грудки и неоправданно сильно тряхнул: – Закажи мне пропуск.

– Ну, хорошо…

– На завтра!

Петр взглянул на часы и покачал головой:

– Уже не успею.

– Пожалуйста!

– Если только ближе к обеду.

– Мне нужно с утра!

– Да ты обезумел.

Ольшанский отпустил Зелинского и засунул руки в карманы брюк:

– Тогда я останусь здесь до утра!

Похороны Катерины Петуховой были назначены на четверг.

С утра Лионелла перебирала свой гардероб в поисках подходящего платья. С туфлями было все просто – выбор пал на черные лодочки. Однако совместить сорокаградусную жару с черной одеждой было не под силу даже Лионелле Баландовской.

Прежде она старалась не думать о смерти, избегала похорон и не ходила на кладбища. Для нее была интересна только жизнь, и даже мысль о смерти была неприятна. Идея о перерождении или иных формах бытия нисколько не увлекала ее, так же как теория информационного эфира или всеобщего растворения в природе. Она считала, что смерть – конец жизни, и этим все сказано.

Однако на этот раз Лионелла была косвенной соучастницей смерти Катерины. Так что не поехать на ее похороны она не могла.