Божья девушка по вызову - Карла ван Рэй

Именно поэтому в шестидесятых годах двадцатого века мы выглядели точно так же, как наша французская основательница в конце девятнадцатого, нося гофрированный чепчик и длинный остроконечный платок. Формально соблюдая условности старины, мы вместо лифчика надевали белый жакет под толстый белый платок, крест-накрест закрывавший грудь, чтобы не выдавались соски. Наша основательница была ярким мыслителем, намного опережавшим свое время. Однако монахини умудрились абсолютизировать ее внешний вид и манеры поведения.

Хотя мы приняли формальные обеты, нас не считали полноправными монахинями на протяжении следующих двух циклов испытаний, каждый длиной в три года. Эта строгая мера предназначалась для того, чтобы убедиться в подлинности устремлений каждой сестры, прежде чем она принесет окончательные обеты и ее нельзя будет выгнать из монастыря.

Церковные власти (никогда не принимавшие к сведению наше мнение) решили, что некоторые послушницы должны учиться в мельбурнском университете Латроб, а группу из шести человек, в которую входили как недавно посвященные, так и более старшие монахини, отправили в английский педагогический колледж Седжли Парк, что севернее Манчестера. Поскольку я в последний год учебы в школе пропустила много занятий и потому не подходила для университета, меня послали в колледж.

Нам предстояло плыть на корабле. Потребовались фотографии для паспорта, и в монастырь пришел фотограф. Мой паспорт до сих пор был голландским, поскольку я жила в монастыре, когда мои родные в 1958 году принимали австралийское гражданство.

В процессе подготовки к отплытию меня послали к врачу проверить уши. Со мной отправились мать Мэри Люк, директор начальной школы, криво улыбавшаяся и вечно суетившаяся монахиня, и еще одна сестра. Меня никогда не беспокоили уши, однако многие жаловались, что я не слышу того, что мне говорят. Зачастую я настолько погружалась в свои мысли, что не слышала, когда в комнату заглядывали монахини, делающие какое-нибудь объявление. Неоднократно замечалась моя раздражающая склонность неточно понимать сказанное или слегка искажать смысл сообщения.

Врач должен был не просто проверить мои уши, поскольку мог это сделать в любой из своих визитов в монастырь: его попросили их вымыть. Он согласился неохотно, поскольку видел, что уши не были грязными. Тогда-то я и заметила улыбки на лицах своих спутниц, осознав, что это была хитрость, унизительное наказание, целью которого было заставить меня слушать внимательнее! Я вздохнула в тревоге. Меня было легко смутить, но они поступили низко, пытаясь подобным образом донести до меня свою мысль. По пути к трамваю никто из них не промолвил ни слова.

Мы отплывали в Англию на корабле «Ориана» компании P&O. Сопровождать нас должна была преподобная мать Ви– нифред, обладательница чеширской улыбки, которая чувствовала ко мне особую нелюбовь и была ярой приверженкой правил. Однако даже она не могла испортить нам восторженное настроение, вызванное перспективами путешествия по бескрайнему океану. А я возвращалась в Европу почти по тому же маршруту, который девятью годами раньше привел мою семью в Австралию.

Веселый марш, исполнявшийся на пристани в самый разгар дня, постепенно стихал по мере того, как корабль медленно отходил от берега, и мы сгрудились в кучку, чтобы помолиться за безопасное путешествие. Пятинедельная поездка должна была стать первоклассным приключением, хотя у нас фактически не было возможности общаться с другими пассажирами.

Нам досталось две большие каюты на палубе «D»; я делила ее с тремя девушками и спала на верхней койке. Пол был устлан толстым ковром, иллюминатор прекрасно задрапирован синелью, а корабельное мыло чудесно пахло в отличие от желтого туалетного мыла, к которому мы привыкли в монастыре. Правило тишины соблюдалось не так строго, и мы обсуждали друг с другом то, что видели, однако разговаривать с пассажирами все равно запрещалось. У нас была карта, и мы следили за всеми островами и местами, мимо которых проплывали.

На борту было четыре священника, и каждое утро они вместе проводили службу, на которую собиралось около дюжины пассажиров. Мы готовили алтарь и гладили облачение.

Нам выделили собственную столовую и персонального официанта, невысокого молодого человека, с изумлением наблюдавшего за свободно разговаривающими сестрами. Думаю, это явилось настоящим ударом для его набожных католических представлений о религиозных женщинах и об их предполагаемом спокойствии и уме. Он глазам не мог поверить, видя, с какой жизнерадостностью мы заказывали блюда, не зная, что они собой представляют. Мы практически не просили его объяснить значения слов в пространном меню, дарившем непривычно богатый выбор.

«Горгонцола… Какое интересное название. Может, нам заказать? Все согласны?»

Официант поднял глаза к небу и переступил с ноги на ногу, безнадежно пытаясь дать нам понять, что для непосвященных это блюдо далеко не лучший выбор, однако у него были инструкции не разговаривать с нами и тем более не противоречить.

Прибыла горгонцола, и мы увидели довольно странный сыр. «Почему у него синие прожилки?» – отважился спросить кто– то. Молодой официант наконец-то подал голос. «Бактерии, – начал он с энтузиазмом, – постепенно пробираются в сыр и поедают его. По мере продвижения они размножаются и… и…» Он замешкался, раздумывая, сообщать нам об этом или нет, и в конце концов решил, что обязан сказать правду наиболее деликатным способом. «…И еще они испражняются. Это придает сыру уникальный вкус», – поспешил добавить он. Такого красочного описания было достаточно, чтобы мы отослали сыр назад.

Во время путешествия мы пересекли самые разные климатические зоны, что вызвало в памяти разнообразные воспоминания. Душная погода Коломбо сменилась мощной грозой, когда мы вышли в открытое море. Яркие вспышки молний освещали темные облака, закрывавшие все небо, и следом за ними сразу же раздавался оглушительный раскат грома. Мы видели, как одна молния стала шаровой и стремительно направилась к нам. Она с шипением упала в воду почти рядом с бортом, будто злилась на то, что не смогла попасть в корабль. «Небольшой недолет!» – говорили потрясенные пассажиры.

Ночью электрический разряд повредил на судне антенну. Услышав звук взрыва, за которым последовал странный порыв ветра, мы решили, что корабль загорелся. Мы едва не разрыдались от счастья, узнав, что ошиблись, и скоро уснули так глубоко, что едва не опоздали на завтрак.

Снова я вернулась в места, где девять лет назад молодой египтянин моих подростковых фантазий закачивал топливо в корабль переселенцев. На этот раз мы ненадолго покинули лайнер, чтобы пройтись по пристани, и я отметила, какая вокруг царит нищета. Меня поразило то, что люди были счастливы и легко откликались на доброту. Вернувшись на борт, мы увидели темнокожее лицо, заглядывающее в каюту через иллюминатор, и поспешили его зашторить.

Лайнер величественно проплыл по Суэцкому каналу. Подлинным наслаждением было видеть взрослыми глазами тот странный и удивительный мир, что открывался передо мной, когда я была ребенком. Нас сопровождало восемь судов, окружавших «Ориану» дугой, а позади нашего корабля гордо следовали другие, располагаясь четким строем, словно принадлежали флоту Нельсона.