Фронтовые записки немецкого танкиста - Вольфганг Фауст

Один из реактивных снарядов ударился о ферму моста и, не взорвавшись, понесся вдоль полотна моста, срубая людей слева и справа от себя, пока не срикошетировал от какой-то стойки на дальнем его конце. Люди карабкались по фермам моста, сбрасывая друг друга в воду, стреляя друг в друга в паническом желании как можно быстрее достичь противоположного конца моста до начала очередного залпа. Воздух был полон людскими криками, громом разрывов и завыванием летящих реактивных снарядов «катюш». Снегопад несколько стих, и за ослабевшей завесой падающих хлопьев снега весь хаос на мосту стал виден во всем его ужасе. Множество изуродованных тел лежало на его полотне, они были перемешаны с горящими машинами, а также с еще живыми, бьющимися в агонии и мертвыми лошадьми.

Одна из еще живых лошадей горела и билась от ужасной боли, будучи не в силах освободиться от удерживающей ее упряжи. Удары ее копыт приходились в раненых людей, причиняя им все новые и новые раны, пока кто-то не пристрелил ее, и она распласталась на дороге, по-прежнему объятая пламенем.

Но конструкция моста не была разрушена. Некоторые из его ферм были изуродованы или повреждены, но сотня метров трудной переправы оставались на месте. Осознание этого факта вызвало новую волну отступавших войск, рискнувших броситься на мост, чтобы переправиться на другой берег до нового залпа реактивных минометов.

– Мы должны отправиться и отыскать эти «катюши», – сказал Хелман. – Красные спрятали их где-то неподалеку, под прикрытием сильного снегопада. Сейчас они замолчали, а затем ночью снова откроют огонь. Если они своими ракетами уничтожат наши немногие танки, красные смогут взять штурмом переправу уже утром.

Это было типично для него – не обращая никакого внимания на потери на мосту, все-таки ставить на первое место его оборону как стратегического участка.

– Значит, нам придется задействовать «Тигры» вдоль этого обрывистого берега реки, герр полковник? – спросил я его. – В темноте, в снегопад, с нашим дефицитом бензина?

– Заводи мотор, Фауст.

* * *

Мы пересадили русскую пленницу в один из других «Тигров», оставив их держать оборону моста вместе с «Пантерами» и старыми Pz IV. Эти танки, медленно поводя дулами своих башенных орудий, были готовы немедленно открыть огонь по наступающим русским.

Пилот люфтваффе снова занял свое место в башне в качестве заряжающего орудия, что, похоже, представлялось Хелману неким наказанием летчику за его своеволие в отношении русской пленницы. Он лишился всего своего высокомерия, выглядел бледным и подавленным. Мне пришло в голову, что он, несмотря на то что был пилотом пикирующего бомбардировщика, никогда не видел своими глазами последствия взрыва бомбы или снаряда в плотной группе людей.

Я вывел наш «Тигр» со скоростью пешехода вверх по склону речного берега, туда, где на открытом пространстве не могло быть минных полей. Слава богу, что я разжился новым стеклоблоком для моего прибора наблюдения – но даже и в этом случае я не мог практически ничего видеть снаружи, за исключением плотной стены снегопада и света от огней моста сзади нас. Хелман, высунувшись из люка башни, давал мне указания относительно курса, и мы медленно продвигались вперед, имея справа от себя черную ленту реки.

Ракеты прилетели из какого-то места ниже по течению реки, они неслись вдоль нее, однако она образовывала множество небольших заливов и бухт, в которых за плотной завесой снегопада и темноты можно было скрыть что угодно.

Мы прочесали один из таких заливов, попавшихся нам на пути, но не обнаружили там ничего. Я постоянно следил за указателем уровня горючего, контролируя его запас, который бы позволил нам вернуться своим ходом назад к переправе. Подобным образом мы прошли несколько километров, трепетно надеясь на то, что пресловутая острота зрения Хелмана позволит ему различить особенности рельефа местности и убережет нас от падения с обрыва в ледяную воду. Береговой обрыв местами пересекали глубокие извилистые овраги или промоины, засыпанные снегом, не позволявшие приблизиться к иным бухточкам и заливам. В подобных местах враг мог укрыть половину Красной армии,[58] которую бы не обнаружил ни один германский наблюдатель вплоть до наступления дня.

В тот момент, когда я докладывал Хелману о том, что горючего осталось только на обратный путь, он приказал мне развернуться на 45 градусов, пройти 20 метров вперед и остановить двигатель. Я так и сделал, и внезапно наступившая тишина нарушалась только потрескиванием остывающей стали в моторном отсеке и свистом ветра, рассекаемого башней. Я услышал, как Хелман приглушенным голосом отдает команду Вильфу развернуть 88-миллиметровое орудие, и увидел, как рядом со мной Курт припадает к пулемету, стараясь рассмотреть, что происходит снаружи. Сам же я мог видеть только засыпанные снегом промоины в обрыве, уходящем к берегу реки, и далекие огни на занятом германскими войсками берегу реки.

– Вон там, – вполголоса произнес Хелман. – Огонек сигареты.

Да, у него и в самом деле было острое зрение. Он смог разглядеть огонек, очень слабый, едва заметный сквозь стебли камыша и стену падающего снега. За этим огоньком на темной полосе реки едва различались какие-то еще более темные очертания.

– Выпусти осветительную ракету, – приказал мне Хелман.

Ракетница находилась в водонепроницаемом ящичке, закрепленном рядом со мной на бортовом бронелисте корпуса. Достав ее, я осторожно взвел курок, поскольку если бы он сорвался, то эффект от действия осветительной ракеты внутри нашего корпуса был бы куда более впечатляющ, чем даже случайная очередь из МП-40. Открыв свой люк, я направил ракетницу в пространство над рекой и спустил курок.

– Вот же чертово Scheisse, – пробормотал Курт.

Каждый из нас произнес нечто подобное. Осветительная ракета вспыхнула на высоте примерно 200 метров над рекой и, опускаясь, залила своим мертвенным светом большую, похожую скорее на плот баржу, стоящую на якорях, с пулеметами на носу и пакетом стальных направляющих на палубе, наведенных вниз по течению реки, в сторону переправы.

Экипаж этой посудины увидел нас в ту же минуту, что и мы увидели его. На какое-то мгновение они застыли, все они были облачены в русские меховые шапки, стеганые ватники и прекрасные теплые валенки. В экипаже было человек двенадцать, и все они занимались в данный момент тем, что устанавливали снаряды «катюши» на рельсовые направляющие. Тот идиот, который закурил у борта, застыл, как заяц, попавший в луч прожектора, самодельная сигарета до сих пор торчала у него во рту.

Находившийся у него за спиной экипаж прекратил возиться с ракетами и схватился за свои винтовки, но Вильф и Курт открыли по ним огонь из своих пулеметов, пули которых вырывали стальные листы из бортов баржи. В следующее мгновение Вильф выпустил по ним осколочно-фугасный снаряд, который попал посудине в нос, разметав установленные там пулеметы, а взрывная волна сбросила пусковую установку с ракетами за борт.