Я знаю, как ты дышишь - Наталья Костина

Слишком.

Больно.

Для всех.

* * *

— Для всех будет лучше, если ты меня послушаешь, — вкрадчиво сказал голос, и в этот раз она уже не отпрянула от телефона, не швырнула трубку в стену и даже не нажала мгновенно кнопку отбоя, чтобы прервать — точно глаза открыть и оборвать дурной сон за миг до того, как в тебя выстрелят, или ты полетишь под колеса поезда, или отхлебнешь из стаканчика, чтобы в следующую секунду упасть с остекленевшими глазами и пеной, пахнущей миндалем, пузырящейся в уголках посиневших губ… В этот раз она почти ждала этого звонка. Почти хотела поговорить! Высказать все… все!

— Ну что, вижу, ты подумала, — со смешком продолжил голос. — Подумала, ведь правда?

— Да… — еле выдохнула она. — Подумала.

— Вот и прекрасно! Умница! Всего неделю взаперти просидела — и какой замечательный результат! — иронически пропел голос. — Еще немного мозговых усилий — и будешь свободна как ветер! Свобода — великое благо… и теперь она у тебя будет! А что еще нужно человеку… и женщине?

Да, она много о чем передумала за эту неделю. Неделю за зашторенными окнами. Неделю взаперти. Неделю заключения… почти заключения. Потому что ее могли держать здесь запертой сколько угодно, а тот, кто сидит в тюрьме после оглашения приговора, уже почти свободен! Потому что он уже знает, сколько осталось. И каждый день ставит крестик в календаре и точно видит число, когда выйдет из своей камеры и будет делать что хочет. Начнет жить заново. Дышать. Существовать! Да, дышать… свободный как ветер… свободным ветром! Она же всего этого теперь не могла. И она не знала, когда все закончится… и закончится ли вообще?! Быть может, теперь ей всю жизнь придется прятаться, лгать, изворачиваться, придумывать объяснения, которым никто не будет верить, — и затем снова лгать, лгать, лгать?!..

— Ну что, назначим место и время?

Да, пора! Пора все это прекратить! Пора заплатить… отдать требуемое… и начать все сначала? Заново? И… все забыть? О, какое это благо — забывать! Только ее память, к несчастью, устроена так, что она помнит все. Все! И еще: если она сделает, как советует этот голос, если пойдет у него на поводу… если позволит себе быть слабой и сумеет все забыть — она предаст всех! Всех! И Илью. И Тошку. И маму — хотя мама этого, наверное, не поймет… но она почувствует! Да, почувствует! Но прежде всего она предаст саму себя. А этого она не может! Как не может и остального… оказывается. Она не может! К сожалению? К счастью?

— Нет, — тихо сказала она в горячую, нагревшуюся от ее пальцев трубку.

— Что?..

— Нет! — повторила она уже громче и вдруг сорвалась на крик: — Нет! Нет! Нет!..

* * *

«Нет»…

«Нет»…

…«Нет» — Катя посмотрела на прочерки в распечатках с ее запросами. Все три — мимо. Ладно. Отрицательный результат — тоже результат. Даже если отрицательных результатов аж три штуки. Вскрытие не проводилось, ткани не были затребованы на ДНК-соответствие, о зубной карте никто и не подумал… возможно, ее и вовсе не было. Не лечила, допустим, сестра Жанны зубы. Никогда. А если и лечила, то частным образом и время от времени, а компьютерного снимка всей зубной панорамы, по которому легче легкого было бы установить идентичность погибшей, у нее не имелось. Не у каждого это сегодня есть… хотя у нее, старлея убойного отдела, таковой наличествует. Как и шрам на коже под волосами, и отметина на черепе… и по всему этому ее очень легко будет опознать, даже если все остальное обгорит до полной неузнаваемости. Да, веселенькие мысли у нее в той самой голове с пожизненной меткой, нечего сказать! Да и вообще нечего сказать… Все ее версии, похоже, зашли в тупик. Но если сама Жанна сидит дома, как ей приказали, и не высовывается, значит, она чего-то боится? Или… или попросту продолжает играть в ту же игру: «На меня не обращают внимания, а меня хотят убить»!

Вчера Катя в который раз прошлась по тем фактам, что у нее были: машина, отрава в стакане с кофе, случай в метро и выстрел. Что ж, машину действительно забрал эвакуатор и тормоза в ней и в самом деле были испорчены. Кем испорчены — непонятно. Машину сразу починили, и делать экспертизу поздно. Если отпечатки или какие-то другие следы и были, их уничтожили при ремонте, а потом еще были мойка и даже химчистка! А это зачем проделали? Чтоб уж наверняка ничего не нашли? Чистили и мыли по просьбе хозяйки. На мойке сказали, что можно было так не стараться — машина была почти чистая, даже запах от прошлой уборки еще не выветрился. Тогда зачем? Или Жанна боялась, что, как в старинных детективах, сиденья пропитали какой-то сильнодействующей отравой? Да, кстати, и про отраву: с кофе еще хуже. Никто ничего не видел и не знает. Все только со слов Жанны. Запись из метро Катя просмотрела раз двести, и с каждым разом происшествие все больше и больше приближалось к версии, озвученной сестрой погибшей Жени: бегущий куда-то парень зацепил Жанну плечом, она на высоких шпильках поехала по скользкому мрамору, нога подвернулась, и… Да, она могла упасть прямо под поезд. Но не упала. Народ у нас все-таки чуткий и бдительный. И потом, хотели бы убить таким способом, выбрали бы другое время. Когда некому подхватить. А тут — час пик. На посадке — яблоку негде упасть. Тем более упасть не такой уж маленькой женщине. Остается выстрел. Если бы Жанна тогда резко не нагнулась, то… Да, и если бы она, Катя, тогда круто не посторонилась бы, то… В одну из них точно бы попали! Так в кого же на самом деле метили?! И не права ли действительно Сорокина — стреляли в нее, в Катю!

— Только этого сейчас и не хватало! — пробормотала она. — Только этого и не хватало! И что мне теперь со всем этим делать?! Самой дома сидеть и дрожать, как советует Сорокина? Купить билет в Австралию или в эту… в Новую Зеландию — а там сразу по приезде еще и закрыться на три замка, цепочку, щеколду, засов и швабру? И окна зашторить? И воду в унитазе не спускать — так, на всякий случай? Нет, за ней не следят… и убивать не собираются, иначе за эту неделю ее бы точно прикончили! Но она же маскировалась? Ага… конечно, маскировалась! Только вся ее маскировка — темная куртка и надвинутый на лицо капюшон. Для профессионалов это детский сад, трусы на лямках! И потом, она же Наталье и Антону пообещала выяснить, что происходит! А ничего и не выяснила, потому что ничего не происходит! И за ней никто не следит, и за этой самой Жанной тоже! Катя только мерзла под ее окнами, как собака… но она же под ними не все двадцать четыре часа в сутки мерзла? Так… придет для проформы, пошляется вокруг с полчаса — и бежать, народ опрашивать. Потому что, если честно, наружник из нее, как из этого самого… которое если в унитаз не спускать, то будет большая беда! — а с ней никакой беды не случилось… как и с Жанной. А почему? Да потому что Катя с Жанной как в розницу, так и оптом никому не нужны! Но стреляли-то тогда в кого?! А ни в кого не стреляли! Какой-нибудь дурак бахнул случайно — купил оружие, зарядил, баловался, на балкон вышел или окно открыл, а там две девицы из кафе выходят! И одна — ну вылитая его бывшая! Дай прицелюсь ей в голову, она когда от меня уходила, все мои левые носки сперла и в мамин борщ плюнула! Прицелюсь и как бы на курок нажму! Чуток так нажму… от нечего делать… для кайфа, который круче текилы забирает! А оно возьми и совсем нажмись, да и выстрели! Нашли, кто стрелял? Может, и нашли, да только Кате не сказали! Потому как Сорокина велела ничего ей не говорить! Она, может, даже от Бухина это в секрете держит — и не «может», а наверняка! Вот возьмет она, Катя, сейчас свой телефончик, да как наберет номер, да как скажет, что про Сорокину думает!.. Ага, так и скажет: «Что это вы себе позволяете, Маргарита Павловна, а?»