Греховные радости - Пенни Винченци

Энджи, декабрь 1987

Энджи нажала на газ сразу же, едва только отъехала от дома и въехала на Большую аллею. Чувствовала она себя почему-то ужасно гнусно, ее снова начало немного подташнивать. Нервное расстройство у Александра явно гораздо серьезнее, чем она раньше думала. Несомненно, всякое столкновение с реальностью вызывает у него серьезнейшие нарушения душевного равновесия. Сегодняшний их разговор, да и вся встреча в целом оказались для нее самой очень трудными, даже пугающими. Энджи просто не представляла себе, что же теперь ей следует делать дальше.

Надо с кем-нибудь поговорить. Может быть, с Максом. Или с Шарлоттой. У Шарлотты такой здравый и трезвый ум. Но что она сможет им сказать? Что их отец… кто? Сумасшедший? Но сумасшедшим он не был. Очень запутавшийся, с огромной внутренней душевной напряженностью человек — да; но не сумасшедший в прямом смысле слова. Конечно, никакой опасности он ни для кого не представляет. Но у нее сложилось впечатление, что ему остро необходима помощь.

Энджи вдруг зазнобило, она включила отопление своего «БМВ», включила радио. У нее было такое ощущение, словно она попала в самый центр какого-то кошмара, и ей хотелось выскочить отсюда, убежать. Ну что ж, по крайней мере, она едет домой. Назад, в «Монастырские ключи», к детям, к Максу. Погода заметно ухудшилась. Дорогу покрыл ледок, вокруг поднимался легкий туман. Она решила позвонить домой и лишний раз сказать им, что уже едет. Ей показалось, что от такого звонка ей самой станет легче, она не будет чувствовать себя так, словно ее кто-то преследует. В самой верхней части Большой аллеи, там, где дорога поворачивала и входила в лес, Энджи остановила машину и взялась за телефон; вот черт, похоже, телефон не работал. Она потрясла его, понажимала на разные кнопки, но ничего не изменилось. О господи. Если теперь у нее кончится по дороге бензин, она действительно влипнет. Энджи подумала, не вернуться ли ей назад в Хартест, но потом отказалась от этой идеи. Не было никакого смысла.

Она медленно тронулась и взглянула на указатель бензина: стрелка была уже почти на нуле. Малыш в свое время часто говорил ей, чтобы она возила с собой запасную канистру. А она возражала ему, заявляя, что всегда найдется мужчина, у которого будет с собой запасная канистра. Но сегодня, похоже, ей такой не попадется. Вот на щитке замигала какая-то лампочка; она мигала все чаще и ярче. Что же это за сигнал? Наверное, предупреждение, что кончается бензин. Вообще-то, не мешало бы ей научиться получше разбираться в собственной машине.

Ничего, все должно быть в порядке. Она уже много наездила с бензоуказателем, твердо замершим на нуле. Не сейчас, не в последнее время, а еще когда была молодая и у нее вечно не было денег. Тогда она носилась как на крыльях и только молилась, чтобы все кончилось хорошо. Один раз она осталась совсем без бензина, это произошло в Америке, на автостраде, идущей вдоль тихоокеанского побережья; на ней тогда было платье с низким вырезом, и стоило ей только остановиться, как у нее почти мгновенно оказался полный бак. Но сейчас все иначе: ночь, Уилтшир, туман, да и платья с вырезом на ней нет. Она… о господи, что-то машина идет слишком быстро. Шестьдесят пять миль. Нет, у нее и в мыслях не было так гнать. А впереди спуск, на котором всегда дует очень сильный ветер.

— Сосредоточьтесь, миссис Прэгер, — проговорила она вслух. — Думайте, что делаете.

Александр, декабрь 1987

То, что Энджи остановилась и он это увидел, — вот что нарушило какое-то странное равновесие у него в душе и вывело его из оцепенения. До этого момента все повторялось в точности так же, как и тогда: грусть расставания, поцелуй на прощание, напутствие ехать поосторожнее, кажущиеся из-за слез размытыми задние огни машины. И ясное понимание того, что это необходимо. Когда он услышал, что ей все известно, это лишь дополнительно укрепило его в его решимости. Он и представления не имел о том, что она знает. По-видимому, все случилось в тот жуткий день, когда у него произошел нервный срыв. Наверное, она тоже была тогда при этом. Он сам этого не помнил, но это единственно возможное объяснение.

Разумеется, она клялась и божилась, что никогда никому не расскажет. Ну а что другое ей оставалось делать в подобном положении? Естественно, он ей не поверил. Не мог поверить. Не мог идти на такой риск. Особенно после того, как между ними произошел подобный разговор. Конечно, в определенном смысле глупо, что он позволил себе разговориться. Но и прекрасно: какое он испытал после этого чувство облегчения! Нет, он действительно не мог поступить никак иначе. У него не было другого выбора, как не было его и тогда, с Вирджинией. Все это было грустно, очень грустно, потому что Энджи ему по-своему нравилась. Все они рано или поздно начинали ему нравиться. В этом-то и заключалась вся суть. Ужасная, унизительная суть. Энджи влекла его к себе. Вопреки всему, он находил ее обаятельной. Эта жуткая, вульгарная коробочка с подарком, которую она привезла; в общем-то, очень мило с ее стороны.

С машиной Энджи он сделал, в принципе, то же самое, что и с машиной Вирджинии. Правда, на этот раз все было сделано не настолько незаметно, но тоже очень умно. То, что он сделал тогда с «гольфом», было верхом совершенства. Он закачал в тормозную систему воду. Так что, как только тормоза нагрелись, вода быстро испарилась. И поршень тормозного цилиндра сжимал уже не жидкость, но воздух. Очень эффективный способ торможения, особенно когда машина идет на большой скорости по автостраде. Бедняжка Вирджиния. У нее не оставалось ни шанса.

С «БМВ» ему пришлось потруднее. Красивая машина, броская, как и ее владелица. Но он сообразил, что можно сделать. Он долго изучал эту машину, планировал все очень тщательно, много дней, даже недель. Практиковался на машине Георгины. Возле каждой из резиновых трубок тормозной системы он приспособил со стороны шасси по гибкому бритвенному лезвию. И всякий раз, когда машина делала поворот, лезвия врезались в трубку и часть тормозной жидкости вытекала на дорогу. По пути из Хартеста масса поворотов. Будет просто чудом, если она останется жива.

Но, увидев, что Энджи остановилась, он вдруг вспомнил. Его куртка: она осталась в машине. Он вышел из дому в куртке, но потом она стала ему мешать, не давала возможности работать быстро; он снял ее и бросил на заднее сиденье. Конечно, он бы вспомнил об этой куртке и убрал ее оттуда, если бы подготовка не заняла у него больше времени, чем он рассчитывал: одно из лезвий почему-то не подходило, не садилось в паз достаточно плотно, грозило сломаться, и ему пришлось сходить за другим. А потом, когда он увидел вдали на дороге свет фар возвращавшегося «бентли», то просто быстро захлопнул дверцу и взбежал по ступенькам. Нет, конечно же, он вовсе не запаниковал; он вообще никогда не паникует. Он оставался предельно спокоен. Просто ему пришлось поторопиться. Вот и все.

«Однако, — подумал Александр, — пожалуй, стоило бы как-то вернуть эту куртку». Была все-таки некоторая вероятность того, что машину осмотрят, начнут задавать вопросы, что это за куртка и почему она там. Особенно если найдут в ее кармане пару небольших отверток.