Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

Керкадью и его спутники въехали в Кобленц в полдень 18 августа. Приведя себя в порядок, насколько это было возможно без смены платья, и пообедав, они вновь заняли места в заляпанной грязью карете и отправились в замок, расположенный в миле от города.

Поскольку они прибыли прямо из Парижа, откуда за последние десять дней не поступало никаких новостей, то сразу получили аудиенцию у их высочеств. Посетителей проводили по широкой лестнице, охраняемой офицерами в великолепных шитых золотом мундирах, потом по просторной галерее, где прохаживались придворные, исполненные изящества, оживленно беседовавшие и поминутно разражавшиеся смехом, словно в Œil de Bœuf Версаля былых времен, и подвели к залу приемов. Сопровождающий отправился доложить о гостях.

Даже теперь, когда бо́льшая часть французов выступила с армией в поход, в зале толпилось множество придворных. Принцы настаивали на сохранении своей чрезмерно пышной свиты. Благоразумная трата средств, взятых взаймы, была не для них. Так или иначе, они все еще верили, что вспышка непокорности среди французской черни — это лишь следствие неосторожного обращения с огнем. Герцог Брауншвейгский, выступивший в поход, погасит ее в самое ближайшее время. Пожар и не возник бы, будь король более энергичным и не таким мягкотелым. В глубине души эмигранты уже предали своего монарха. Они хранили верность лишь собственным интересам и собственной власти, которая через неделю-другую будет восстановлена. Герцогский манифест предрек канальям, что их ожидает, как огненные письмена — сатрапу Вавилона.[397]

Ожидая приглашения, наши путешественники стояли поодаль от праздной толпы: худощавый, стройный Андре-Луи, с темными незавитыми волосами, собранными в косицу, в оливково-зеленом верховом костюме, со шпагой на боку и в высоких сапогах; немолодой и коренастый господин де Керкадью в черном с серебром одеянии, державшийся немного скованно, словно отшельник, чурающийся людных сборищ; высокая, невозмутимая госпожа де Плугастель в элегантном платье, которое подчеркивало ее неувядающую красоту, обратившая свои прекрасные грустные глаза на сына и, кажется, не замечавшая ничего вокруг; и наконец, грациозная, очаровательно-невинная в парчовом розовом наряде Алина де Керкадью, чьи золотистые волосы были уложены в высокую прическу, а синие глаза робко рассматривали обстановку.

Они не привлекали ничьего внимания до той поры, покуда из приемной залы, salon d’honneur,[398] не вышел некий благородный господин, который быстрым шагом направился к ним. Спешка, однако, не препятствовала этому далеко не молодому, склонному к полноте придворному двигаться с величавостью, которая выдавала его высокое мнение о собственной персоне, достойной своего блестящего, в прямом и в переносном смысле, одеяния.

Не успел он подойти, как Андре-Луи уже осенила догадка относительно этой блистательной особы. Господин церемонно склонился над ручкой госпожи де Плугастель и ровным, лишенным каких-либо эмоций тоном сообщил, что он счастлив лицезреть ее живой и невредимой.

— Полагаю, вы на меня не в претензии, сударыня, поскольку задержались в Париже по собственной воле. Для нас обоих, вероятно, было бы лучше, если бы вы поторопились с отъездом и приехали раньше. А сейчас, пожалуй, можно было и не утруждать себя дорогой, ибо в самом скором времени я сам вернулся бы к вам в свите его высочества. Тем не менее я рад вас видеть. Надеюсь, вы здоровы и путешествие было не слишком утомительным.

В таких вот напыщенных выражениях приветствовал граф де Плугастель свою супругу. Не дав ей времени ответить, он полуобернулся к ее спутнику.

— Мой дорогой Гаврийяк! Неизменно заботливый кузен и преданный кавалер!

Андре-Луи почудилась насмешка в прищуренных глазах графа, пожимавшего руку Керкадью. Молодой человек окинул неприязненным взглядом надменную фигуру с крупной головой на непропорционально короткой толстой шее, увидел бурбоновский вислый нос и мысленно заключил, что массивный подбородок в сочетании с вялой линией губ говорит скорее об упрямстве, чем о твердости характера.

— А это кто? Ах, неужели ваша прелестная племянница? — продолжал граф, внезапно перейдя на приторно-вкрадчивый тон и даже как-то подмурлыкивая. — О, милая Алина, как вы повзрослели, как похорошели с тех пор, как я вас видел в прошлый раз! — Тут граф перевел взгляд на Андре-Луи, сдвинул брови и, ничего не припомнив, изобразил ими немой вопрос.

— Мой крестник, — коротко отрекомендовал Андре-Луи сеньор де Гаврийяк, не назвав его имени, ставшего в последнее время чересчур известным.

— Хм, крестник… — Граф Плугастель вскинул брови к узкому лбу. — Хм!

В это время окружающие, узнав наконец его супругу, обступили группу, и посыпались вопросы, сопровождаемые шуршанием шелка и шарканьем подошв. Но граф, вспомнив об августейшей аудиенции, ожидавшей путешественников, избавил их от легкомысленной толпы и сопроводил в приемный зал.

Глава 2

ШЕНБОРНЛУСТ

Вообще-то Андре-Луи сомневался в необходимости и желательности своего участия в этой аудиенции, но уступил вежливой настойчивости господина де Керкадью. Он вошел следом за остальными в просторный светлый зал с колоннами и очень высокими окнами. Бледный солнечный луч, пробившийся сквозь тяжелые тучи, коснулся яркого узора на толстом обюссонском ковре, блеснул на богатой позолоте мебели и рассыпался искрами в огромной хрустальной люстре, подвешенной к живописному потолку.

В позолоченном кресле, по сторонам которого стояли полукругом придворные мужи и дамы, Андре-Луи увидел краснолицего человека лет тридцати с лишним, одетого в мышиного цвета бархат с золотым шитьем, с синей лентой ордена Святого Духа на груди.

Граф Прованский пока не превзошел тучностью своего брата Людовика XVI, но и сейчас его дородность уже внушала уважение. Без сомнения, он унаследовал ее вместе с другими фамильными чертами — грушевидным лицом с узким лбом, большим бурбоновским носом, безвольным двойным подбородком и пухлыми, надменно кривившимися губами сластолюбца. Голубые глаза навыкате влажно блестели под слегка изогнутыми густыми бровями. Весь его облик говорил об осторожности, не сопровождавшейся большим умом, и о значительности, никак не связанной с достоинством. Разглядывая принца, Андре-Луи безошибочно угадал в нем тщеславного глупца и упрямца.

По правую руку от его высочества стояла графиня Прованская[399] — тощая особа в синих и белых шелках, с какой-то матерчатой тыквой на голове. Надменно-брезгливое выражение делало ее лицо, и без того обделенное привлекательностью, просто отталкивающим. Слева от кресла стояла женщина помоложе. Хотя назвать графиню де Бальби[400] красавицей тоже было затруднительно, ее ладная фигурка и живое лицо могли объяснить, почему эта дама добилась статуса официальной любовницы его высочества.

Господин де Плугастель вывел свою супругу вперед. Месье склонил напудренную голову и с выражением смертной скуки в глазах пробормотал слова приветствия. Впрочем, когда ему представили мадемуазель де Керкадью, глазки его загорелись, и, оценив ее свежесть и очарование, граф оживился.

— Мы рады приветствовать вас, мадемуазель, — изрек он,