Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

Мэй родился в Англии в 1912 году, то есть он достиг зрелого возраста в начале тридцатых годов, в тот период смуты и депрессии, который сказался на формировании Голда и Фукса. В юности он стал коммунистом, потом тайным коммунистом и, вероятно, советским агентом, поскольку из канадского доклада следует, что он был «известен» в Москве еще до того, как уехал из Англии. Физик с докторской степенью Тринити-колледжа, Кембридж, в мае 1942 года стал участником первых исследований в рамках секретного проекта «Трубный сплав». Затем под руководством сэра Уоллеса Акерса несколько групп специалистов из разных университетов и промышленных лабораторий стали вести работы по разным направлениям. Команда Мэя работала в Кавендишской лаборатории в Кембридже.

Вот какие первые биографические сведения сообщает о Мэе канадский доклад:

«В июле 1944 года доктор Кокрофт, занимающий пост джексоновского профессора естествознания в Кембридже, Англия, и имеющий международную репутацию в ученых кругах, был назначен директором проекта по атомной энергии в Монреале и Чок-Ривере и работал в сотрудничестве с канадскими учеными в монреальской лаборатории Национального исследовательского совета. Доктор Алан Нанн Мэй, временный служащий из Великобритании, входил в исследовательскую группу, прибывшую в Канаду, и возглавлял группу в монреальской лаборатории под руководством доктора Кокрофта».

Из этого можно сделать вывод, что Мэй прибыл в Канаду не раньше лета 1944 года. На самом же деле он приехал туда в январе 1943 года с контингентом британских ученых под началом доктора Альбана, бывшего коллеги Жолио-Кюри. Доктор Альбан ушел в отставку через полтора года, и его сменил доктор Кокрофт. «Вскоре после его прибытия», как гласит канадский доклад, заботинская группа военной разведки получила специальное указание от шпионского Центра в Москве и обратилась к Мэю. Это значит, что Мэй шпионил в Западном полушарии еще за одиннадцать месяцев до того, как там появился Фукс, а не отправился за Фуксом через Атлантику, как полагали многие. Таким образом, Мэй получил достаточно времени, чтобы спокойно создать шпионскую сеть, занимавшуюся вопросами атома.

Самые ранние сведения о Мэе в документах, выкраденных из советского посольства в Оттаве, датируются 1945 годом. Из них следует, что Мэй, скрывавшийся под прозвищем Алек, поставлял непрерывный поток атомных данных лейтенанту Ангелову, одному из помощников Заботина, известному под кодовым именем Бакстер.

Задолго до 1945 года Мэй приобрел авторитетное положение в американском этапе исследований по расщеплению ядра. Он имел основания претендовать на это положение, будучи старшим в отделении ядерной физики британской группы в Монреале, а также как член двух весьма важных союзных комитетов. Вместе с дюжиной других британских ученых он впервые приехал в Металлургическую лабораторию Чикагского университета в январе 1944 года. Именно в тот своей приезд он повстречал и произвел впечатление на генерала-майора Лесли Ричарда Гровса, который как раз тогда встал во главе всего «Манхэттенского проекта». Гровс потом вспоминал Мэя как надежного ученого (надежного, потому что его проверила британская разведка) и зрелого человека примерно сорока лет, хотя Мэю на тот момент было почти на десять лет меньше.

В течение двух недель в апреле 1944 года Мэй проводил второстепенный эксперимент в Аргоннской лаборатории в Чикаго, где находился первый атомный реактор, использовавший графит, а также более поздний, где в качестве замедлителя применялась тяжелая вода. В конце августа Мэй три дня совещался с чиновниками чикагской лаборатории по поводу установки монреальского реактора.

В свой четвертый визит в США с 25 сентября по 30 октября 1944 года Мэй вместе с американскими учеными вел широкие исследования «в чрезвычайно секретной и важной новой области» — как видно, настолько секретной, что и сейчас невозможно узнать о ней подробностей. В первые приезды Мэй останавливался в чикагской гостинице. На этот раз он поселился в аргоннском общежитии, а выходные проводил с ученым-американцем в квартире другого ученого, который на время уехал из города.

В письме, которое генерал Гровс направил сенатору Хикенлуперу (республиканец от Айовы), в 1946 году и позднее оно было зачитано в сенате, он сообщил, что еще в 1945 году, до того, как Мэй был разоблачен, у него появились подозрения насчет Мэя. «Мэй провел больше времени и получил больше знаний в Аргонне, чем любой другой британский ученый, — писал генерал. — Хотя у меня не было причин его подозревать, меня беспокоило, что он был настолько в курсе последующих разработок. По этой самой причине весной 1945 года я отозвал разрешение на его предполагавшийся четвертый [прим.: на самом деле пятый] визит продолжительностью один месяц. Мэй больше не возвращался в чикагскую лабораторию и не бывал ни в одной другой организации «Манхэттенского проекта».

Генерал Гровс демонстрирует прекрасный образец того, как желаемое принимается за действительное, да еще и задним числом. «Весьма сомнительно, что Мэй обладает какими-либо сведениями, помимо самых общих, о конструкции атомной бомбы. Он не мог бы получить этих сведений по легальным каналам…»

Это правда, что бомбу собирали в Лос-Аламосе, однако товарищество среди ученых, заметное даже в условиях самой строгой секретности, вполне могло сыграть свою роль и в аргоннском общежитии, и в выходные, которые ученые проводили вместе. Но, так или иначе, какой смысл шпиону заботиться о легальных каналах?

9 августа 1945 года, через два дня после того, как президент Трумэн объявил об атомном грибе, вставшем над Хиросимой, Заботин телеграфировал директору московского Центра и среди прочего рассказал, с какой быстротой американцы производят плутоний, или уран-235, на Клинтонском инженерном заводе (Оук-Ридж) в Теннесси-Вэлли и на более крупном заводе в Хэнфорде, который стоял на Коламбия-ривер в штате Вашингтон. Часть телеграммы гласила:

«ФАКТЫ, ПЕРЕДАННЫЕ АЛЕКОМ: 1) ИСПЫТАНИЯ АТОМНОЙ БОМБЫ ПРОВОДИЛИСЬ В НЬЮ-МЕКСИКО (49, 94— 239 СТЕПЕНИ). БОМБА, СБРОШЕННАЯ НА ЯПОНИЮ, БЫЛА ИЗГОТОВЛЕНА ИЗ УРАНА-235. ИЗВЕСТНО, ЧТО ВЫПУСК УРАНА-235 ПРОИЗВОДИТСЯ В КОЛИЧЕСТВЕ 400 ГРАММОВ ЕЖЕДНЕВНО НА МАГНИТНО-ОБОГАТИТЕЛЬНОМ ЗАВОДЕ В КЛИНТОНЕ. ВЫПУСК 49 ВЕДЕТСЯ В ДВА РАЗА БОЛЬШЕ (НЕСКОЛЬКО ГРАФИТОВЫХ ЕДИНИЦ ЗАПЛАНИРОВАНЫ НА 250 МЕГАВАТТ), ТО ЕСТЬ 250 ГРАММОВ В ДЕНЬ… 2) АЛЕК НАМ ПЕРЕДАЛ ПЛАТИНОВУЮ ФОЛЬГУ С 162 МИКРОГРАММАМИ УРАНА-233 В ВИДЕ ОКИСИ В ТОНКОЙ ПЛЕНКЕ…»

Это был не первый сувенир, раздобытый Мэем. Еще в апреле того года, судя по рукописным записям Ангелова в блокноте, который прихватил с собой Гузенко, Мэй передал образец плутония и получил в награду 200 долларов и две бутылки виски. За второй образец он получил уже 500. Оба образца тут же улетели в Москву. Откуда они взялись? Канадцы в докладе не желают строить догадки. Возможно, образцы происходили из Монреаля. Генерал Гровс признал, что они с легкостью могли поступить и из Чикаго.

Как следует из отчета Смита, Металлургическая лаборатория в Чикаго внесла больший вклад в создание бомбы, чем любая другая организация в США. Ее роль состояла в том, чтобы подготовить планы крупномасштабного производства плутония и использования плутония в бомбах. Для этого требовалось: a) найти такую систему с использованием обычного урана, в которой происходила бы цепная реакция; б) показать, что в ходе такой цепной реакции плутоний можно химически отделить от другого материала; в) понять, как контролировать цепную реакцию, используя уран-235 или плутоний. Доклад Мэя от 1945 года о производстве был настолько точен, что, когда журнал «Лайф» в 1951 году решил составить таблицу производства материалов, способных к ядерному делению, он воспользовался цифрами Мэя. Исходя из этого, можно прийти к выводу, что Мэй, по-видимому, нашел способы раскопать в Чикаго и другие основные секреты.