Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

— Наверное, здесь мы проводим много времени, — сказала она, входя вслед за Алексом в соседнюю комнату, где взгляду открывалась огромная кровать из клена «птичий глаз».

Алекс улыбнулся жене.

— Что ж, так и будем продолжать, — ответил он.

Касси подошла к кровати и провела пальцем по завитушкам в рисунке древесины.

— Она больше, чем просто большая, разве нет?

Алекс животом плюхнулся на матрас.

— Мне делали ее на заказ. У меня своя теория насчет кроватей. Они — как аквариумы для золотых рыбок. Знаешь, если держать золотую рыбку в банке, она вырастет не крупнее, чем твой большой палец. А если, как мы узнали, выпустить их в пруд, то они вырастают в десять раз больше. Поэтому я решил: чем больше будет моя кровать, тем больше я вырасту.

Касси засмеялась.

— Думаю, у тебя период взросления уже позади.

Алекс схватил ее за руку и притянул к себе.

— Ты заметила?

Она подалась к нему и посмотрела на легкую бородку, которая уже начала пробиваться на гладкой линии его подбородка.

— А где моя лаборатория?

— Сзади, на улице. Небольшое белое здание — второе по счету. В первом живет Джон.

Касси нахмурилась.

— Он живет не в доме, как миссис Альварес?

Алекс сел на кровати.

— Мы любим на ночь оставаться одни, — просто ответил он.

Касси подошла к огромному камину напротив кровати и коснулась графина из-под бренди на полке. «Аврора», — подумала она и почувствовала руки Алекса на своих плечах.

— Это для красоты, — прошептал он, как будто прочел ее мысли.

Касси обернулась.

— Ступай зарабатывай на жизнь, — улыбнулась она. — Если через час я не вернусь, высылай национальную гвардию.

Когда Алекс ушел, Касси встала у открытой застекленной створчатой двери, осматривая окрестности Лос-Анджелеса и синие пики гор. Садовник, с которым ее еще не познакомили, что-то делал на клумбе с хрупкими лилиями, а у дома Джон полировал заднее крыло «рейндж ровера». Она увидела свою лабораторию, как раз слева от клумбы цветов, высаженных в форме ириса. По ту сторону сада виднелась выложенная белым известняком тропинка, спускавшаяся по крутому холму к чему-то недоступному взору Касси.

Она спустилась по второй лестнице — не той, по которой поднималась наверх, — только для того, чтобы понять, есть ли разница. Вышла из дома, покачалась в кресле-качалке, в гамаке, а потом, как ребенок, побежала вниз по тропинке. Когда она оказалась достаточно далеко, так что ее наверняка нельзя было разглядеть из дома, распростерла руки к солнцу и закружилась, смеясь и подпрыгивая, как кузнечик.

Тропинка вела к живописному пруду с искусственным водопадом, о котором забыл упомянуть Алекс, и к настоящему лабиринту из густой самшитовой изгороди. Она забрела внутрь, не зная, сможет ли дойти до центра и вернуться обратно. Острые углы лабиринта возникали на каждом шагу, когда она бежала по узким проходам, царапая руки о недавно обрезанные ветки. Испытывая головокружение, она опустилась на прохладную траву. Лежала на спине, ошеломленная домом и владениями Алекса.

Если бы по внутренней стороне ее руки не поползла букашка, Касси так бы и не заметила камень. Она повернулась, и ее глаза оказались на одном уровне с обрезанными ветвями самшита. Тщательно скрытый, внутри изгороди лежал небольшой розовый плоский камешек.

Он был не совсем овальным, он был грубо отколот и поэтому кривобок. Касси полезла под кусты ежевики, чувствуя, как ветки, словно браслеты, обвивают ее запястья. Это был розовый кварц, и она привезла его с восточного побережья. На плоской поверхности были вырезаны три буквы «ККМ» и год «1976».

Она не помнила, почему спрятала его в кустах лабиринта Алекса. Она даже не могла вспомнить, рассказывала ли Алексу об этом камешке. Но она поняла — это первое вещественное доказательство, в которое она поверила по-настоящему; первая вещь, которую она увидела после потери памяти и которая убедила ее, что раньше она принадлежала этому месту.

Касси перевернулась на спину и положила камень на грудь. Она смотрела на солнце, пока этот прекрасный мир, который предлагал ей Алекс, не потемнел и она не прошептала имя Коннора.

Первого ноября 1976 года в начале восьмого утра отец Коннора зашел в кухню, где его жена и сын ели манную кашу, и убил обоих из дробовика. В тот промежуток времени, когда Касси услышала выстрелы и позвонила в полицию, а сама побежала по тропинке через лес к дому Коннора, мистер Муртау успел выстрелить в себя.

От выстрела отца Коннора отбросило в гостиную, но миссис Муртау лежала в кухне на полу. Затылка у нее не было. Коннор упал на мать, в его груди зияла огромная дыра.

Касси спокойно, поскольку пребывала в шоковом состоянии, опустилась рядом с Коннором и положила его голову себе на колени. Коснулась пальцами еще теплых губ. Она хотела его поцеловать, как вчера на кладбище, но не смогла себя заставить.

Полиция и врачи скорой помощи оттащили Касси от тела Коннора. Она сидела в углу кухни с грубым шерстяным одеялом на плечах, в который раз отвечая на одни и те же вопросы. Нет, самого преступления она не видела. Нет, мистера Муртау в то утро она не видела. Нет, нет, нет.

Все знали, насколько близки были Коннор и Касси. До похорон ее в школу не пускали, но слухи до нее все равно дошли. «Говорят, он нажал на спусковой крючок пальцем ноги. Не смог найти работу, заглядывал в бутылку. Просто так убил невинного мальчика в самом начале жизни». По крайней мере, в собственной семье она смогла бы заметить приближающееся несчастье. Семья Коннора гнила под пряничным фасадом, и этого никому не было видно.

В день похорон пошел снег. Относительно тела Коннора не было распоряжения, поэтому с его телом поступили так же, как с телами его родителей, — его кремировали. Прах развеяли над озером Мусхед. Касси смотрела, как открывали урну с прахом миссис Муртау, потом открыли урну ее мужа. Когда начали развеивать прах Коннора, Касси заплакала. Никто не пытался ее остановить, только отец прижал руку в перчатке к ее рту, чтобы крик звучал не так громко. Было несправедливо, что Коннор и его отец остаток вечности будут смешаны друг с другом. Она хотела, чтобы все переиначили. Хотела, чтобы Коннора отдали ей.

Она чувствовала, как снег замерзает на ее широко распахнутых ресницах, когда то, что осталось от Коннора, отдали на волю ветра. Серое, невесомое, изменчивое, как дым, облако, застило небо и быстро исчезло. Казалось, Коннор был всего лишь плодом воображения Касси. Как будто его вообще не существовало.

Она ускользнула от остальных собравшихся, которые выражали свои соболезнования, и, как была в нарядном платье и теплых сапогах, побежала вокруг озера. Оно было огромным. Касси знала, что далеко ей не убежать, но когда она, тяжело дыша, упала на колени в снег, то уже километра на полтора удалилась от траурной процессии. Она чувствовала, как намокает тонкая материя юбки от тающего снега, настолько холодного, что можно было замерзнуть. Она цеплялась пальцами за мерзлую землю, пока не стали кровоточить и обламываться ногти.