Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог

Я предпочитаю не говорить, что в крестьянине, копающем землю, должен быть виден характер, – я описываю это так: крестьянин должен быть крестьянином, тот, кто копает землю, должен копать землю, и тогда в них будет то, что современно по сути. Но и из этих слов, чувствую, кто-нибудь может сделать выводы, которых я не имею в виду, даже если продолжу этот ряд до бесконечности.

Расходы на моделей, которые для меня уже сейчас довольно обременительны, было бы желательно, и даже очень желательно, не уменьшить, а, наоборот, еще немного увеличить. Ведь для меня важно нечто совсем иное, чем возможность нарисовать «фигурку».

Показать ФИГУРУ КРЕСТЬЯНИНА В ДЕЙСТВИИ – вот что такое фигура, повторяю, современная по сути, самая сердцевина современного искусства, то, чего не делали ни греки, ни Ренессанс, ни старая голландская школа.

Для меня это вопрос, над которым я размышляю ежедневно. Об этом отличии современных мастеров, как великих, так и малых (великие – это, например, Милле, Лермит, Бретон, Херкомер, малые – например, Рафаэлли и Регаме), от мастеров старых школ, насколько я знаю, не часто говорится в статьях о современном искусстве – вот так вот, прямо и четко.

Поразмысли, согласен ты с этим или нет. Фигуры крестьян и рабочих начали помещать в жанровые картины, но теперь, когда Милле, бессмертный мастер, стал вождем, это стало самой сердцевиной современного искусства и останется ею.

Таких людей, как Домье, следует глубоко уважать, потому что они проложили путь. Просто обнаженная, но современная фигура – это высокое достижение, и то, как ее возродили Энне и Лефевр, а также Бодри, но особенно скульпторы вроде Мерсье и Далу, – тоже чрезвычайно крупное явление. Но крестьяне и рабочие не бывают обнаженными, и незачем их представлять такими. Чем больше художников начнут изображать фигуры крестьян и рабочих, тем больше я буду рад. А я сам не знаю ничего другого, что доставляло бы мне столько же удовольствия. Получилось длинное письмо, но я все еще не уверен, что достаточно ясно высказал свои мысли. Пожалуй, я напишу еще коротенькое письмо Серре и после этого пошлю его тебе, чтобы ты прочитал, – мне хочется, чтобы ты понял, насколько для меня важен вопрос фигуры.

519 (415). Тео Ван Гогу. Нюэнен, четверг, 16 июля 1885, или около этой даты

Дорогой Тео,

сегодня меня посетил Венкебах, художник из Утрехта, который ежедневно общается с Раппардом. Он пишет пейзажи, и я не раз слышал его имя, он тогда получил в Лондоне медаль одновременно с Раппардом. Он посмотрел мои работы: хижины, которые у меня для тебя приготовлены, и рисунки фигур.

Я рассказал ему о том, что, к моему великому сожалению, у меня вышла размолвка с Раппардом, которую я могу объяснить только тем, что Раппард сплетничал о моих работах с людьми в Гааге и невольно воспринял их мнение о том, чего сам давно не видел.

Я показал Венкебаху фигуры, которые Раппард раньше одобрял, а заодно и новые, и пояснил, как я изменился в подходе к некоторым вещам и как буду меняться еще больше, рассказал, что то, к чему я теперь стремлюсь, наверняка ничуть не хуже.

И тогда он высказал уверенность, что Раппард возьмет обратно свои слова, те, которые он написал мне в письме.

И еще я показал Венкебаху, что в отношении цвета я вовсе не сторонник того, чтобы писать всегда в темных тонах. Некоторые хижины у меня, напротив, совсем светлые.

Но для меня важно отталкиваться, идти от основных цветов – красного, синего и желтого, а не от серого.

Мы довольно много разговаривали о цвете, и он среди прочего отметил, что Яап Марис в своих старых акварелях использовал также красноватые, коричневатые и красные тона, причем довольно часто, и, если положить их рядом с его теперешними рисунками, они будут выглядеть совершенно красными. То же самое у Израэльса.

Рассказывая об этом, я, возможно, причиняю тебе больше зла, чем делаю добра, потому что это вырванный из окружения отрывок разговора и, строго говоря, надо было бы пересказать тебе все. Но мы с тобой и раньше разговаривали на эту тему, и ты, возможно, сам поймешь контекст. Чтобы добиться честного, добротного колорита и чтобы не сбиться с этого пути, особенно в наше время, когда подражатели великим мастерам (а не сами мастера), люди серые, стремятся везде и всегда писать только в светлых тонах, следует упражняться в более ярких гаммах и не бояться их использовать. Ведь настоящие колористы всегда [сосредоточены] именно на цветах.

Венкебах, например, сказал, что ему нравится моя картина со старой колокольней, что это за пределами краски[5], которую я писал в прошлом году с большим количеством битума; он был от нее в восторге. Сказал, что она очень оригинальна. И другие старые картины тоже одобрил: водяную мельницу, пахаря с волом, аллею с осенними деревьями.

Но больше всего меня порадовало то, что ему понравились мои фигуры, – он говорил, что они в духе Милле. Но я точно знаю, что смогу писать их еще лучше, если только мне станет легче в смысле денег и я продолжу усердно работать. Меня это сильно беспокоит, и что касается этого месяца – я полностью на мели, у меня не осталось ни одного гульдена.

Нам будет трудно; не сердись на меня слишком сильно, ведь если настойчиво продолжать работать, велика вероятность, что мы пожнем то, что сеем.

Меня очень беспокоят твои денежные затруднения, мне бы хотелось облегчить твое положение.

Когда ты приедешь в Голландию, может быть, стоит еще раз попытаться сблизиться с Терстехом? Терстех из тех, кто не боится, если уверен, к тому же он хороший и умный. Как и Мауве.

Если бы людей, которые настойчиво трудятся над фигурой, было много, думаю, было бы трудно найти поддержку.

Но их не так-то много, а потребность в них не меньше, чем прежде.

В одиночку тебе тяжело это выдержать, а я ничего не могу сделать, чтобы снизить расходы; наоборот, мне хотелось бы подрядить еще больше моделей. Что же делать? Безнадежной эту борьбу не назовешь, потому что другие же в ней одержали победу, и мы тоже победим.

Что касается Раппарда, я сегодня написал ему, что требую полностью отказаться от слов из его письма. Вот видишь, Тео, как важно стоять на своем в работе.

Я написал Раппарду, что нам следует бороться не друг с другом, а с внешними трудностями, потому что в наше время художники, изображающие крестьян и народ, должны взяться за руки, ибо в единении – сила. В одиночку не справиться, – во всяком случае, группа людей, согласных между собой, способна на большее. Не падай духом, возможно, у нас появится больше друзей, и все оживится, и взаимные раздоры превратятся в крестьянскую войну против таких художников, какие сегодня заседают во всех жюри и до сих пор мечтают, будь это в их власти, подавлять новаторские идеи, идущие от Милле. Всего доброго, но, если можешь, пришли мне что-нибудь, хотя бы десять франков, чтобы я продержался еще какое-то время.