Фарс о Магдалине - Евгений Юрьевич Угрюмов

class="p">…Да Вы то, хоть…

…Дерьмо, навоз и жижа…

…Так зачем же трогать?..

…Не твоё не трогай!..

Бим

(Зрителю в зале) А ты хотел бы, чтоб история закончилась? хотел бы, я знаю. Я бы тоже хотел, но нет!..

Лежишь, знаешь, на последнем издыхании… вокруг благожелатели, глаза закатывают, а в твоих закатившихся глазах твоя жизнь, от самого начала и до этого вот смертного часа… от самого начала, пролетает вмиг: от первого твоего вопля, потому, что тебя та, в белом халате, потом ты узнал, что медсестра, а тогда думал, что ангел, по окровавленному твоему ещё заду, по заднице, по попке… не заорёшь, она тебя ещё раз!.. вступаешь в жизнь… (кривляется) вступают фаготы: тру-ту-ту, ту-ту-ту!.. а за ними валторны, как слепые котята тыкаются в блюдце с молоком, а за ними рояль пам-пам-пам, а за ним вся симфония, Патетическая! «А за ними раки На хромой собаке», – сказал поэт. Не хочешь на хромой собаке? А кто тебя спрашивает? И вот ты уже снова на смертном одре, уже на последнем издыхании… они глаза закатывают, а ты снова вступаешь: тру-ту-ту, ту-ту-ту! И так без конца! Они думают, что ты уже отдал швартовые и начинают делить… но это уже их жизнь, не твоя, твоя жизнь с тобой: тру-ту-ту, ту-ту-ту и «Патетическая», тру-ту-ту, ту-ту-ту и «Шестая»… Без конца света!

Хор

Всяк чин ангельский удивися великой тайне славного воскресения Твоего, Христе Царю: ад же притрепетен бысть, видев, яко снизшёл еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечния…

Посетительница, какая ни на есть:

Ах, оставьте, ах, оставьте!

Несколько мужских голосов (хором):

Отойдите от окна!

Посетительница, какая ни на есть:

И до смерти, и до смерти

Мужские голоса (хором):

Буду я ему верна!

Бим

(Зрителю) Дурдом! Слова не дадут сказать. Твоя очередь сейчас… На счёт три. Да ты всё знаешь. Не в первый же раз! Как сказал наш знакомый руководитель рекламных проектов: «Мы теперь всегда вместе», – а ещё лучше, как пошутил один креативный директор: «Помянут меня – сейчас же помянут и тебя».

Пётр Анисимович тут испугался. Ему показалось, что палец Бима, этого из рукописи, указал прямо на него, упёрся, просто ему в грудь. Но глаза всё ещё не отпускали текст или текст ещё не отпускал глаз.

Бим

(Певице) Ты как, моя святая, готова?

Посетитель, по прозванию Второй

Плачу я!

При этом, Посетитель, по прозванию Первый, скатывается с пандуса, испустившим дух манекеном.

Бим

Замётано! Раз! (Певице) Так что, станцуешь с ним?

Певица

(молчит, её глаза устремлены куда-то)

Бим

А ты свети (Луне), размазывай, мешай чёрное с белым.

Ах, луна, луна! Она сияет для всех… (Певице) Скажи, святая, во что ты вглядываешься, (изображает, что тоже высматривает что-то за кулисами) что ты видишь, что прозреваешь там, куда нам нет входа? Там прислуживают тебе рыжие ангелы, будто ты избранная? будто ты назначена родить и остаться девственницей? а может, злобные завистницы побивают тебя камнями, и ты, в мазохистском пароксизме, не можешь оторвать взгляда от этого зрелища? А может там крысы грызут листки с написанными на них нашими ролями? чтоб навсегда исчезли слова, чтоб оставить нас навсегда немыми?

Нет, моя маленькая святая, там нет правды. Правда здесь, у нас, под этой Луной. И мир – совсем не театр. Ну, хотя бы уже потому, что у мира нет зрителя, без чего не обходится ни один театр. Хотя есть один – Создатель, божественный демиург, аэд… в красном берете, сочинитель… и для него одного играется весь этот спектакль? А может, тебя не устраивала бы и роль создателя, может ты хотела бы быть тем, кто судит создания создателя?

Дневник Марии

31.11.2007. Сегодня снова прибежал этот полоумный, уже после спектакля. Снова принёс мне розу. Я и сама хотела прогуляться после работы, и пошла с ним.

Вы не думайте, что в словах: «…уточка серая забила крыльями… забилась…», есть какой-либо смысл, – так – метафора, тяга к красивости.

Прорубь и лобаста тоже.

«Потом они залезли под козу и сосали молоко, и оно их делало – своими каплями и брызгами, каплющими и брызжущими из сосков, мимо ртов – делало их белыми… и коза стояла, и не сопротивлялась, и довольно жевала себе траву». – Это из романа.

Артист снова увлёкся, и побежал туда, где на троне восседала его мечта, принцесса, Брамбилла, а белошвейка…рванула к принцу Cornelio Chiapperi.

Про эту Луну на сцене, которую приволок Бим и прибил на задник: Бывает, она падает и тогда целый катаклизм на сцене происходит. Грохот такой. Хорошо, хоть не на меня, думают актёры. А бывает, что и по голове. Но Биму наплевать. Он тут же прибивает её на место и даже просит кого-нибудь из актёров помочь, поддержать.

Снова Она одна в зале. Она такая рыжая, что чёрный зал, и тот не выдерживает и льётся лоскутами, впуская в себя рыжесть. Она знает, что мгновение назад Он сидел на этом месте, в этом кресле, но она никогда не сможет нагнать мгновение, а он не сможет остаться и подождать Её. На её лице всё больше и больше проступает вечность… но не покой. Правильнее сказать: Непокой в вечности проступает…

А-а-а, бегу! Побежала, мой выход!

Голоса:

До гроба!

Свистун! Досвистишься!

Какая девчина?

(Взрыв смеха за столиком, Посетитель, по прозванью Новый скатывается вниз)

Певица

(молчит, её глаза устремлены куда-то)

Хор

Радуйся, Того благодатию телом и духом до конца чиста пребывшая. Радуйся, с чистотою сердца и нищету духовную до конца сохранившая; Радуйся, первее всех воскресшаго Христа узрети сподобившаяся. Радуйся, силу вражию добре победившая; Радуйся, крепкою верою и теплою любовию ко Христу Богу просиявшая. Радуйся, всем сердцем Спаса Христа возлюбившая; Радуйся, верно Тому даже до смерти послужившая.

Бим

Стоп! (Останавливает рукой Хор, и звон, и звяканье, и чавканье, и слова) Теперь он! (указывает пальцем на Единственного Зрителя. Амфитеатр, как и положено взрывается аплодисментами и приветствиями)…

Пётр Анисимович хватается рукой за грудь и понимает, что давно расстегнул на все пуговицы рубашку, или все пуговицы на рубашке, как кому больше нравится, потому что его давно уже бросило в жар. Фарс цепляется за живую жизнь, выворачивает, как сказал Шут, жизнь наизнанку. Но, изнанка, шепчущий демон, влекущий, зовущий, устремляющийся, чтоб проломить твою роговую оболочку и осветить светом, красотой – а