Раненый город - Иван Днестрянский

— Ну так и расскажи мне про этих друзей-приятелей! — лениво упрямится Гриншпун.

Который раз замечаю, что личности вроде Сержа, свистеть со мной на разные темы не любят. А Лешка, тот наоборот, умышленно подкалывает. Спрашивает о том, что сам прекрасно знает или догадывается! Черт с тобой, нравится слушать всякий гон, так слушай!

— Никто там ничего о Приднестровье и Молдавии не знает! Вот один раз сижу в Ростове в столовой. Есть там одна, в центре, рядом с парком Горького, но недорогая. Подсаживаются рядом за столик двое в возрасте потасканных уже придурков и между собой лопочут, новости трут. Слышу высказывания типа: дураки, мол, что там русским в Молдавии делать, конфликт какой-то устраивают…

— Погоди, так это уже в ходе было? Когда это ты аж в Ростове между делом успел побывать?!

— Тьфу, я ж тебе говорил, что перевелся отсюда в тамошний университет. А как установилось в мае вокруг Бендер перемирие, меня отпустили экзамены сдавать! И вернулся я оттуда пятнадцатого июня. Слушай дальше! Я, конечно, не выдержал, и говорю им, что они, малоуважаемые, кой-чего недопонимают. Что в Молдавии вообще-то живут почти два миллиона русских, и не первую сотню лет уже. А они на меня зенки пучат: откуда мол, там русские? Я им поясняю, что в тринадцатом веке это были земли Руси и многие старые города здесь были основаны славянами, в том числе и румынский ныне Бырлад, который есть не что иное, как древняя русская Берладь, и знаменитый был князь в нашей истории — Иван Берладник! Что на берегу старого русла Дуная до сих пор видны валы и рвы Доростола — временной столицы Киевского князя Святослава Игоревича, того самого, который посылал к врагам гонцов с кличем «Иду на Вы»! и погиб в сече у днепровских порогов. А под Кишиневом есть село Пересечино, основанное древлянами, бежавшими от гнева княгини Ольги, и названное ими в память о своем сожженном городе. Что основавший княжество Молдова воевода Богдан, судя по имени, был явно не румын! И, наконец, когда турок из Молдавии прогнали, тут, в безлюдной почти местности, селились суворовские и кутузовские солдаты, и в Южной Бессарабии куча сел, названных ими по сражениям и победам русской армии: Тарутино, Бородино, Березино, Лесное, Париж… Тут у них варежки так расклеились, что в хайла можно было по тарелке засунуть полностью! Да вот толку что? Полна Россия как коробочка не помнящих ни родства, ни прошлого дюдишек! Пока мы тут отдуваемся, они нас добрым словом не помянут! Ничего, пойдет так и дальше, гражданская война до них всех доберется!

— Добрый ты человек, Эдик! Откуда ты только все это знаешь?

— На широту души не жалуюсь! Второй раз тебе говорю: черт с ними! Если все о дураках, самим свихнуться можно! Давай лучше помечтаем! Вот, скажем, что бы ты сделал, если бы мы разбили всех румын и заработали кучу денег?

— Я? В Москву бы не поехал. Когда есть деньги, Москва не нужна. Остался бы здесь помогать заново строить разрушенное. И построил бы себе ресторан. Прямо тут где-нибудь. Каждый год встречался бы в нем с тобой, с ребятами. За счет заведения. И все сидели бы и торчали, вспоминая, как было когда-то плохо, а сейчас хорошо!

Я смотрю на звезды.

— Да, хорошо было бы! В Молдавии такие вина и фрукты есть, уже по одной этой части ты бы не прогорел! Я бы к тебе тоже вошел бы в долю, винный погреб держать. Только шеф-повар нам все равно будет нужен.

— Оглиндэ возьмем! Национальная кухня, пару своих, сугубо местных блюд придумаем. А ты назовешь. Ты на это мастак!

Я освобождаю свою фантазию по части названий блюд и фыркаю от смеха.

— Чего ржешь?

— Уже придумал! Если ресторан будет здесь, главное блюдо назовем «Четыре жареных танкиста и их копченая собака». Подаваться будет с пылу с жару в сковороде, похожей на перевернутую и закопченную танковую башню!

— Дурак! Я же тебе сугубо мирно говорю!

И чего это Алексей обиделся? Наверное, потому, что слишком часто эта чертова война посреди любого разговора вылезает. Хочешь от нее отойти, как раз! Снова к ней же и вернулся!

— Ладно, все равно не видать тебе кабака, как мне винного погреба! Давай не будем вообще о здешнем говорить. Расскажи лучше о Москве, я там два года не был.

— Чего рассказывать? Магазины плодятся, а чтоб жизнь лучше стала, не видно.

— Что у тебя с женой-то на самом деле вышло? Байка ходит, что расстались на почве твоего патриотизма. Увидела себя в роли вдовы?

Гриншпун смеется, принимая предложенный ему легкий тон. В виде шутки проще сказать о наболевшем, чем всерьез.

— «Поплачь о нем, пока он живой, люби его, таким, какой он есть»? Враки, ее бы это не напугало! У нас до того уже нехорошо было. Женился, конечно, по любви. Потом — ребенок. И началось: отношения, жилье, прописка, материальный вопрос… При хорошей матбазе отношения-то можно было вытащить, но когда денег нет, живешь с родственниками, которые вечно не в свое дело лезут и зудят, что не ты у них, в Подмосковье, а они уже все давно в Москве должны жить… Так оно и вышло…

— Всем бабам нужны только бабки!

— Чего бузишь-то? Так природой заложено. Им же хозяйствовать и детей растить. Вот и нужна глубокая нора в хорошем месте, теплая подстилка, еда от пуза… Нормальный инстинкт. А мозги, как и у мужиков, к нему в комплекте не всегда бывают. Еще узнаешь! Сам-то чего до сих пор не женился? Тогда других на эту тему не пришлось бы пытать!

— Понимаешь, я в этом плане поздний. Еще когда школу заканчивал, у нас в классе были две разные компании. Одна — с девчонками любовь крутить, а вторая — поиграть в карты и «залить сливу». Я входил во вторую. Тем более, дома вина было не меряно. Что хочешь: «Яловены», «Романешты», «Букет Молдавии»! Бутылки всюду стояли. Как очередной ящик вина привозили, можно было забирать его, и с друзьями квасить. Никто и не замечал этого.

— Хорошо же тебе было! — мечтательно облизывается Гриншпун.

— В общем, до армии так и не сподобился. Потом, конечно, в одном месте засвербило… Только дурость уже стала проходить. Раз чуть не влип и стал искать серьезные варианты, да не нашел пока…

— Что же, нет сейчас никого?

— Есть, но проблема там… Заболела она. Прошлым летом поехала к подруге в Киев, город посмотреть, поселилась в общежитии, а оно летом почти бесхозное. Ночью какие-то скоты выломали в ее комнату дверь, избили и изнасиловали… С тех пор не в себе, лечат…

— Невесело, брат!

— Вот и я не знаю, что будет, тем более, она там, а я здесь застрял…

— А ты не замыкайся, на одном человеке свет клином не сходится!

— Я и не замыкаюсь. Но прежде, по-нормальному, помочь ей и её родителям надо, чтобы свиньей себя не чувствовать… Хватит об этом!

— Хватит, так хватит. Да не грусти ты, все еще сложится! Все успеем, ты — в первый раз, а я — во второй!

Разговор прерывается. Каждый думает о своем. Над головой медленно поворачиваются звезды. Гадаю, увижу ли Стожары, которые должны подняться над горизонтом под утро. Нет, не увижу из-за домов вокруг. Пролетают редкие метеоры. Я, городской житель, раньше видел их в небе только однажды, в сентябре восемьдесят восьмого, когда нас, студентов, отправили на уборку винограда на юг республики. Вечерами в сельском бараке мы резались в преферанс. Как-то раз из-за него пропустили машину, на которой договорились в воскресенье ехать в Кишинев, и пошли в Кагул на автобус пешком. Мы шли, а над нами поворачивалось небо и летели метеоры. Один был такой большой, что оставил за собой дымный след. Эту неровную полоску светлого дыма долго было видно на ночном небе.