Предательство Тристана - Роберт Ладлэм

Меткалф не стал дожидаться, пока он обоснует свои претензии, а вскинул пистолет и выстрелил. Немец опустился на пол. Меткалф выстрелил вторично, целясь точно в то же самое место, и теперь не сомневался в том, что нацист мертв.

Да, враг был мертв, но теперь все изменилось. Гестапо искало его, и неважно, знали там его настоящее имя или нет. Это означало, что он не мог рисковать показаться на вокзале. Он не мог сесть на поезд из Парижа, не мог следовать маршрутом, предписанным Корки, – теперь это было бы слишком опасно. Планы следовало немедленно изменить и поставить Корки в известность об этом.

Меткалф знал, что он стал меченым. Ему больше нельзя свободно ходить по улицам.

Он медленно приблизился к мертвому немцу, притронулся к артерии на его горле. Пульса не было. Он увидел два входных отверстия от пуль в середине груди человека. Хотя пули пробили сорочку, отверстия были маленькими и не бросались в глаза.

Не теряя времени, он раздел труп полковника гестапо. Затем стремительно скинул свою собственную одежду, переложив бумажник, все бумаги, ключи и паспорт в гестаповский мундир. Свернув свой костюм, он сунул его в посудный шкаф, а затем облачился в форму гестаповского полковника. Она сидела не так уж плохо, хотя ощущение оказалось специфическим: все очень накрахмаленное, жесткое и неудобное. Меткалф немного сдвинул в сторону черный галстук, так, чтобы он закрывал дырки от пуль, и закрепил его в нужном положении значком члена национал-социалистической партии, который штандартенфюрер использовал как заколку для галстука.

Он оставил себе документы и оружие полковника: и то, и другое могло в любой момент пригодиться. В аптечке Дерека он нашел марлю, лейкопластырь и мертиолат. Наскоро заклеив рану на бедре, он покинул квартиру Дерека и отправился на поиски одного человека, который мог помочь ему быстро покинуть Париж.

– Иисус Христос всемогущий! – воскликнул Чип Нолан. – Неужели они все мертвы?

– Все, кроме человека, которого вы знаете под именем Джеймса, – ответил Корки; он казался потрясенным. Он только что вошел в скромную квартиру в восьмом аррондисмане[48], которую Бюро держало как одну из своих конспиративных точек в Париже.

– Мой бог! – воскликнул Нолан, его голос сорвался. – Кто это сделал? Какие ублюдки оказались способными на такое?

Коркоран подошел к окну и с тревогой, если не со страхом, посмотрел на улицу.

– Вот почему я нуждаюсь в вашей помощи. Один был застрелен, а двое задушены удавкой.

– Задушены?!

– Точно так же, как бельгийский библиотекарь на прошлой неделе – тоже член моей организации. Я склоняюсь к выводу, что это дело рук Sicherheitsdienst и, в частности, одного убийцы. Но мне требуется проверка – тщательное расследование, то, что так хорошо умеет делать Бюро.

Нолан кивнул.

– Это опасно, но я сделаю это для вас. Ублюдки.

Коркоран отвернулся от окна и медленно покачал головой.

– Это очень досадная помеха в наших делах.

– Помеха? Мой бог, Корки, я не понимаю, как вы можете так говорить. Вы смотрите на мир так, будто это одна большая шахматная доска. Ради бога, они же были людьми, те, о ком мы говорим! Они имели матерей и отцов, возможно, братьев и сестер. Они имели имена. Неужели человеческие жизни, их утрата, ничего не значат для вас?

– Ничего, – отрезал Коркоран. – Люди толпами расстаются с жизнью и здесь, в Европе, и у нас в США. У меня нет времени на проявление сентиментальных чувств по поводу судеб горстки безымянных людей, которые, подписывая договор, в подробностях знали, на какой риск идут. Я тревожусь, как сохранить свободу всей планеты. Когда речь идет о большом деле, судьбы отдельных людей всегда отступают на задний план.

– Звучит так, будто вы позаимствовали эти речи у Джо Сталина, – проронил Нолан. – Именно так говорят диктаторы. Скажите, парень, неужели, когда вы мочитесь, моча замерзает на лету? Разве можно на самом деле быть таким бессердечным подонком?

– Только когда этого требует работа.

– И часто она этого от вас требует?

– Все время, дружище. Все время.

Испанский дипломат кипел от гнева.

Хосе Феликс Антонио Мария ди Лигуори-и-Ортис, министр иностранных дел испанской военной хунты, возглавляемой генералиссимусом Франсиско Франко, прибыл в Париж для тайных переговоров с адмиралом Жаном Франсуа Дарланом, главой вооруженных сил вишистской Франции. Его личный самолет должен был вылететь из аэропорта Орли через четверть часа, а его лимузин все еще торчал на Южной автостраде на полпути между Орлеанскими воротами и аэропортом.

И остановился не просто на шоссе, а посреди туннеля! Сверкающий черный лимузин «Ситроен траксьон авант 11 N» стоял посреди полосы движения с открытым капотом, мотор продолжал работать, а согнувшийся в три погибели водитель пытался вернуть автомобилю способность двигаться.

Министр взглянул на часы и нервно потрогал свои экстравагантно закрученные напомаженные mostacho.[49]

– Madre de Dios! – воскликнул министр. – Caray![50]Проклятье! Что происходит?

– Прошу извинить, ваше превосходительство! – крикнул в ответ водитель. – Кажется, коробку передач заклинило. Я и так делаю все, что могу!

– Мой самолет должен вылететь через пятнадцать минут! – напомнил испанец. – Пошевеливайтесь!

– Да, мсье, конечно, – ответил водитель. И пробурчал себе под нос: – Ради Христа, зачем такая суматоха? Проклятущий самолет все равно не улетит без него. – В испанскую делегацию входили еще три человека, и все они стиснулись на заднем сиденье за спиной министра. Так что все вместе и опоздают. Большое дело.

Водитель – его звали Анри Корбье – про себя на все корки ругал властолюбивого испанского фашиста с его смешными усами. Ортис два дня назад прилетел в Париж и успел допечь всех и каждого. Он был по-настоящему невыносим.

Сегодня водителю пришлось восемь часов просидеть на холоде перед каким-то говенным правительственным зданием, пока Ортис встречался с какими-то говнюками из правительства Виши и кучей нацистских генералов. Испанец даже не позволил ему заскочить в кафе. Нет, он должен был торчать там на холоде и ждать. А бензина дали так мало, что он даже не мог надолго включать мотор и греться!

И потому, когда один друг, полностью разделявший его презрение к бошам и согласный с ним в том, что они глубоко унизили Париж, попросил Анри оказать ему одну небольшую услугу, он не просто согласился, но прямо-таки пришел в восторг. Ничего противозаконного, заверил его друг. Просто остановить лимузин по пути к аэропорту. Чтобы проклятый испанский фашист серьезно опоздал к намеченному сроку вылета. А тем временем наши друзья в Орли сделают то, что нужно, с фашистским «Юнкерсом-52»; неважно, что они сделают. Неосведомленность – лучшая защита. Никто никогда не сможет доказать, что у автомобиля действительно не сломался мотор.