Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали - Ирина Эренбург

Эжен смотрел на Гала и не узнавал, она была вся словно произведение искусства, тонкая филигранная работа художника. Все ее лицо казалось ему каким-то отстраненным в своем спокойствии, но гораздо реальнее, чем прежде. Он прикоснулся подушечкой указательного пальца к ее скуле, провел к подбородку. Ее веки дрогнули, и из-под ресниц брызнул лучистый взгляд. У него возникло чувство, что он оживил ее, своим касанием разбудил из небытия. Он прижал ее к себе теснее, чтобы она не смогла различить на его глазах выступивших слез. К нему пришло осознание — вот эта женщина и есть самое дорогое, что есть у него в жизни.

— Ты моя единственная, бесценная. Моя жена, моя святая, с грудью нежной, ты наконец моя.

Он уходил от ее взгляда, но не отпускал ее, прижимался к ней еще крепче и целовал ее шею, лицо, грудь. Она только улыбалась в ответ.

— Я люблю тебя и всегда любил только тебя, — шептал он, — мне кажется, я любил тебя всегда. Даже когда еще не знал.

— Мы одно. Ты еще не подозревал об этом, а я уже знала. Помнишь в Клаваделе, когда ты был так мил с Маргарет, я просила Господа, наверное, впервые в жизни, вернуть мне моего обожаемого мальчика.

Она заметила, как он напрягся — как будто она замахнулась на него.

— Ты знала о Маргарет? О, боже! То была моя ошибка, заблуждение… Мы были с ней только единожды, и это было совсем не так, как с тобой. Поверь мне. Разве можно узнать, что такое счастье, не познав несчастья? Разве можно узнать истину, не совершив ошибку, не развенчав собственных иллюзий? Я не виновен перед тобой, клянусь. И ты не виновна передо мной. Если и был в твоей жизни тот молодой офицер, наверное, это было нужно, чтоб ты узнала: он — чужой, так? Я правильно тебя понял? Именно так ты мне говорила, писала. Я принимаю твою правоту. Мы должны были познать иных, чужих, чтобы найти друг друга.

Она протянула к нему руку, провела по его шершавой от выступившей щетины щеке.

— Теперь ты мой. Теперь я навеки всей душой, телом, умом только твоя. Перед алтарем нашего первого супружеского ложа я готова повторять вновь и вновь: я в полной зависимости от тебя. Без тебя я не живу. И с тобой происходит то же самое. — Она откинула одеяло. Их ноги были переплетены. — Мы в самом деле смешались: ты — это я, я — это ты. Только нам не надо расставаться. Когда ты возвращаешься, каждый раз ты другой, мне кажется, ты не узнаешь меня, отстраняешься. Вновь и вновь мне нужно завоевывать тебя, доказывать, что я — это я. Пообещай мне, что эта наша разлука не продлится долго. Ты попросишь разрешения, и я приеду к тебе в часть. Есть же женщины, которые всегда рядом с солдатами. Днем мы будем для вас вязать теплые вещи. Ты знаешь, я немного научилась вязать. Мы будем стирать вашу форму, читать книги, а вечером после службы…

Эжен рассмеялся.

— О, нет, нет… умоляю… ха-ха. Вязать, стирать… ха-ха. Представляю себе… В черных чулках и красных подвязках… ха-ха…

— Что такого смешного я сказала?

Она в недоумении смотрела на него и чувствовала, как уголки ее губ невольно ползут вверх. Смех ее прозвучал естественно и музыкально, как будто она выполняла вторую партию.

— Женщины для утех будут стирать портянки… Ну, ты придумала… ха-ха.

— Хи-хи, вязать… стирать… а потом сразу в постель. Женщины для утех… Фи, какая я глупая.

Эжен продолжал смеяться и прижал ее к себе.

— Малышка моя.

— Без тебя я глупею. Ненавижу себя. Скажи, как стать мне умной?

— Ты и так умная.

— Потому что я люблю тебя?

— Потому что я люблю тебя, — ответил он вдруг серьезно.

Она внимательно посмотрела на него и, отодвинувшись, откинулась на подушку.

— Ты так говоришь, будто сожалеешь.

— Разве?

— Ах, Эжен…

— Мне надо рассказать тебе…

— Я боюсь.

— Чего, глупышка, ты боишься?

— Всего, что не касается нашей любви. Всего, что может нам помешать. Не могу читать сводки с фронта, даже говорить, слушать о войне. Я страшусь получать письма от родных. Вдруг что-то заставит меня вернуться. Каждый раз, когда я распечатываю конверт оттуда, каждая жилочка у меня дрожит. Я обещала, что как только отец меня позовет — я должна буду повиноваться.

— Теперь ты замужняя женщина. — Он снова обнял ее, притянул к себе. — Ты никуда не должна уезжать. Твой долг — ждать меня.

— Да-да, я буду ждать тебя, каждый день молиться. А ты каждый день мне будешь писать. Ты даже не представляешь, как во мне все ликует, когда я вижу письмо от тебя. Я готова целовать каждую строчку, каждую буковку. Подчас не важно, о чем ты пишешь… Нет, важно, очень даже важно, я дорожу твоими мыслями, твои слова — для меня много что значат. Но все равно, письмо от тебя — значит, ты жив, ты помнишь обо мне, ниточка между нами не оборвалась. Мне хочется быть с тобой повсюду, не просто рядом с тобой, мне не хочется с тобой ни на секунду разлучаться. Быть в тебе, в твоих мыслях, в твоих снах… Что тебе снилось, отчего ты плакал во сне? Тебе плохо со мной? Скажи… Если так…

— Ночь с тобой, которая была, я надеюсь, не последней, все же была чуть ли не первой ночью надежды, где любовь побеждает страх. Мне кажется, что только с тобой и можно встречать ночь. Только женщина примиряет с неотвратимостью забвения. Правда, иногда мне кажется, что только во сне мы по-настоящему живем. Во сне лишаешься пут взаимных договоренностей, что принято называть правильным поведением, хорошими манерами, долгом и совестью. Всеми этими условностями наш разум скован, крепко, до остановки кровообращения, спеленат еще с младенчества. Наши чувства, вся наша жизнь — гораздо богаче, чем открывается привычно зашоренному взгляду. Во сне мы видим душою, утром просыпается разум. Просыпание — все равно что испытание. Во сне мир ярче, много ярче. Там, за гранью привычного разума, восхищает все: строй вещей, и камней, и прозрачных опенков, и часов. Сон исчезает, и с ним исчезает мучительный и в то же время притягательный привкус чего-то неясного.

— Боже, как красиво ты говоришь. Мне хочется быть твоей тенью, твоим эхом. Быть с тобой и записывать каждое произнесенное тобой слово. Разве когда-то я мечтала о таком счастье… — Она вдруг заплакала. — Господь видит, как я люблю тебя. Такую любовь нельзя карать разлукой.

— За любовь предают разлуке здесь, в этом мире. В своих снах, своих мечтаниях мы будем неразлучны. Знаешь, ты мне сегодня приснилась, — проговорив, осознал он. — Ты веришь в вещие сны?

— Не знаю, как и сказать, я боюсь…

Ей вспомнился недавний свой сон. Мужские руки обнимали ее, ласкали, она таяла в их объятиях. Во сне она осознавала, что это сон, и ей хотелось угадать, кто с ней рядом, кому она обязана счастьем. Но осознание было недоступно ее воле.

— Мне сны редко снятся, — сказала она неуверенным голосом и в ту же секунду вспомнила, что забылось, стерлось утренним просыпанием. Отец приходил к ней во сне. Большие, наполненные слезами темные глаза молили ее, в них застыло страдание. — Я не вернусь домой, — прошептала она, будто хотела, чтоб отец ее услышал.