Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

– В образе огромного животного – черного пса, который появлялся во внезапной вспышке света и внушал человеку смертельное чувство ужаса. Роста этот черный пёс был с теленка, глаза большие – красные или огне-желтые, горящие светом ада.

– Сказки, – засмеялся Котов.

– Тихо, товарищ Котов! Дай дослухать, – отозвался с места возницы Петр Ефимович.

– Так в той же самой летописи сказано было, как, кажется, в 1577 году этот Нечистый, черный пес то есть, пришел в Слободу, в только что отстроенную церковь Вознесения Господня и бросился на толпу молящихся.

– Ну, и… – заинтересовался Котов.

– Ну, и, коснувшись двух крестьян, собака подожгла их…

– Как это? – не понял Карагодин, забыв про колдобины на дороге. – Как – «подожгла»?

– Ну, не спичками, конечно, – ответил Богданович. – Коснулась своей свалявшейся черной шерстью двух православных – и сгорели они заживо. Собака же исчезла в яркой вспышке света, но следы ее лап, как утверждает летописец, остались.

Некоторое время ехали по лесной дороге молча.

– Сюды, верно, тот черный пёс убег, – высказал предположение Петр Ефимович, напряженно выслушавший эту легенду.

– Враньё-ё… – зевая, ответил начальник райотдела НКВД.

– То-то и дело, что враньем все это назвать трудно, – возразил Яков Сергеевич. – Будучи в Германии, я тоже столкнулся с упоминанием черного пса в Восточной Пруссии, якобы обитающего в Мазурских болотах. Там прусские крестьяне прозвали Черного дьявола Воющим. Мол, всегда к беде, к смерти грешника воет, поживу чувствует пес…

– И все параметры совпадают? – привстал на локте Котов. – И рост, и размер красных глаз?

– Все, – кивнул Богданович. – И не только в Пруссии. Немало свидетелей, как я выяснил, есть тому черному псу и в Англии и Уэльсе. Уже при вое этого огромного пса, которого там называют Мягкой Лапой, человека охватывает необъяснимое чувство ужаса.

Яков Сергеевич повернулся ко мне:

– Что это может быть, доктор? Легенда? Или многочисленные свидетели в разных странах говорят правду. Ну, не могут же сговориться свидетели в России, Пруссии и в Англии между собой? Да еще жившие в разные времена…

Я, помнится, ответил, что-то насчет коллективных галлюцинаций и элементарного обмана зрения. И что в нашем мире, наполненном катаклизмами, войнами и революциями, неврозы страхов все сильней. И черный пес – это не меньше, но и не больше, чем некая галлюционизированная неврозами людей форма внутренних и внешних страхов. И в этой галлюцинации виновато богатое человеческое воображение. Мол, если галлюцинация просто внешняя форма некоего аспекта внутренних страхов и переживаний, то фольклору, на мой взгляд, не нужно создавать и поддерживать такую форму.

Котов и Карагодин ничего из моей лекции не поняли. А Богданович лишь пожал плечами:

– На свете много есть такого, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам…

– Неизлечимых сумасшедших нужно расстреливать, – заявил Котов. – Так для любого общества лучше. Выгоднее, чем содержать их в психушках и безопаснее.

Карагодин молча правил лошадьми.

Через полчаса, на подходе к молодому подлеску, нас встретила непогода.

В один миг стемнело, и день превратился в ночь. Карагодин управлял парой лошадей, не разбирая дороги. В кромешной мгле, раздираемой лишь ослепительными вспышками молний, он попеременно хлестал то комбедовскую соловую кобылку, то своего любимого Сокола, как злейших врагов народной власти. Лошади, приседая от страха перед стихией и хлестким кнутом, несли расхябанную телегу с нами, седоками, по заколоденной лесной дороге, которую в разверзшемся кромешном аду даже не ощупь было не отыскать растерявшемуся человеку.

После очередной молнии, ушедшей в макушку придорожной ели, Петр Ефимович, хотел было перекреститься – не вышло. Рука будто скрючилась сама собой и не послушалась хозяина. Он только погрозил черному небу и хрипло прокричал кому-то:

– Пронеси!..

После этих слов молния ударила в метре от телеги. «Следующая – наша», – мелькнуло у меня в голове.

Я знал, что не раз Петра Ефимовича уже била молния. Слободчане сказывали, что с малолетства за ним, тогда еще совсем дитяти, гонялось небесное копье. Когда-то до смерти напугал его небесный шар, медленно облетевший голову мальчика. Ничего такого вроде бы и не произошло – шар повисел над головой ребенка и уплыл туда, откуда прилетел, – только вот рубашка на малолетнем Петрухе загорелась… С тех пор отпечатались на лице черные следы ожога, а слободчане прозвали его Петрухой Черным.

Да, верно, не бывает худа без добра. После того удара молнии пробудилось у Карагодина Петра Ефимовича редкостное качество – нюх поострее собачьего. За считанные минуты находил председатель слободского комбеда припрятанный от продразверстки хлеб. Псу бы больше времени понадобилось!.. Да еще не каждая собака найдет такую хитрую похоронку.

А сколько преданности делу, неподкупности было в его псином характере! Никакие мольбы, слезы голодных детей, стариков, обездоленных матерей не оказывали на него никакого действия. Он был неумолим. Когда-то он вычитал в одной рабочей газетке, что «железное сердце революционера не должно знать жалости». Его сердце никакой жалости не знало.

Но не зря оно было железным. Думаю, что притягивал Петруха Черный природное электричество. Как врач знаю: есть на земле такой сорт «электрических или магнитных людей». А может, всё дело было и не в электричестве… Кто знает, за что расплачивается человек при жизни своей? За свои ли грехи? За грехи родственников? За зло? А может, и за добро?.. Да-да, то добро, ставшее злом. Думаете, не бывает? На Руси, как в самой страшной сказке, и не такое случается. Диалектика жизни, философия нравственных метаморфоз15.

Отец Василий, с которым я подружился с первых дней своего вынужденного прозябания в Слободе, уверял меня: «Бог так же и зло направляет к добру. Но Бог допускает не ради добра зло. Богу такая дорогая палата не нужна. Но так как зло проникает в мир по вине творения, то Бог в Своем мировом плане заставляет также и зло служить добру».

Честно признаюсь, я не сразу понял его мудреную философию. Но отец Василий, окончивший когда-то Московскую духовную семинарию, привел пример. Сыновья Иакова продали своего брата Иосифа в рабство. Они сделали злое дело. Но Бог превратил зло в добро. Иосиф возвысился в Египте и получил возможность спасти от голода свою семью, из которой и должен был произойти Мессия. Через много лет Иосиф, увидев своих братьев, воскликнул: «Вы замыслили зло против меня, но Бог обратил его к добру!».

Но что-то я, из-за опыта в написании книг (ведь я профессиональный врач, а не писатель) отвлекся от нашей ужасной дороги. А между тем, именно многие метаморфозы в судьбе моей и моих пациентов начались именно с нею.

Итак, продолжу своё повествование, уважаемый