Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

накладно… Развалили хозяйство нашенское. Скоро и кур, и утей, и гусей не станет. Как всем ртам у нас коштоваться?

– Коштоваться? – вскинул бровь старик. – Ты это что, Ванька, на Гришку намекаешь?.. Чужой роток? Ты гиль24 переставай нести… Покуда я взмёт25 вот этими, этими, – дед поднес к носу сына огромные кулачища, – вишь, пока осиливаю, до той поры слово мое в доме будет первым. Твое – вторым.

Он, пригнувшись в дверях, чтобы не снести притолоку, вышел в сени испить полный корец26 студеной колодезной водицы. И уже оттуда зычно пробасил:

– На кулеш27 завсегда заработаю! Не приживалка, чай. И не в примаках.

Иван снисходительно улыбнулся, пожимая плечами.

– Не заводи отца, не заводи, Ванечка… – взмолилась Прасковья. – И это в святой праздник. Господи, грех-то какой… Будто все с цепи сорвались.

Она перекрестилась и тихо заплакала.

Больной старой женщине до слез было всех жалко. Будто тяжело хворала и исхудала до невесомости вовсе не она, а милые её сердцу домочадцы, близкие и родные люди. Дарья всю свою жизнь лечила страждущих настоями трав, заговорами и молитвами. Знала про чудодейственные качества прополиса, меда, березового нароста чаги, цветков и грибов разных. Свое же здоровье доверила Богу. И свято верила, что Бог не выдаст – свинья не съест.

– Давай, ба, мы тебя на печь посадим, погреешься… – улыбнулся Клим, толкая в бок Гришку. – Гриш, подсоби!

– Так не топили нынче… – запричитала бабка. – На холодную не надо.

– Протопим! – пообещал Гриша. – Курицу ща зарубим, ощиплем – и в чугун. Полезай на печь.

– Тогды я к борову28 пригорнуся. Так теплее будить. Тут и тулупчик ляжить.

Ребята с гиканьем легко подсадили на печь легкую бабушку Парашу.

С церковной колокольни басовито прозвучал удар большого колокола.

Раз, другой – тревожно, набатно. Так посадских и всех слободских собирали на большой сбор.

– Кто это в набат бьет? – удивился Клим. – Тут другой перезвон требуется – праздничный, со звонкими подголосками…

– Это Пепа юродивый, наверное, в набат ударил, – предположил Григорий. – Какой с дурака спрос?

– Ушел Федор за березовыми ветками? – зашла в хату Дарья, управлявшаяся по хозяйству во дворе.

– Ушел, Дарьюшка, ушел касатик наш… – с печки весело отозвалась Прасковья, накрытая до жилистой шеи старым овчинным тулупом. – Я с печи видала, как он ножик вострил…

– Ну и слава Богу… – вытирая руки о цветастый передник, ответила мать.– Что-то не спокойно у меня нынче на душе… Праздник большой, светлый…. Токмо голодному народу тяжко, когда то разверткой грабять, то в Сибирь ссылають…

– Антихрист пришел на нашу землю, антихрист… – снова заплакала на печи Параша. – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный!.. Помилуй нас!..

– Да не голоси ты так, ба! – засмеялся Григорий, подглядывая за выживавшей из ума старушкой. – Власть не антихристова, а народа трудового! Светлое будущее впереди.

– Светлое? – не поверила бабка.

– Светлое-пресветлое! Ослепительно светлое! – играл словами Гришка Гришка. – Мне отец про коммунизм рассказывал. Ни богатых, ни бедных… Все равны.

– В чем же?

– Ну, значит, у всех всего поровну…

– Так, внучек, не быват… – вздохнула Параша.

– А вот и быват… Никто никому не завидует.

– Чему ж завидовать, коль все голы, как соколы. Эх…

– Почему голы? Кое-что есть. А много и не требуется.

– Остальное – купим, – вставил Климка.

Гришка замотал кудлатой головой:

– Не, Клим! Даже денег не будет. Бери, что хошь!..

– А откель брать-то, коль богатых не будет, одни бедные?… – сверху спросила Прасковья, выпростав из-под жаркого тулупа ногу в шерстяном чулке.

– Так всё будет общественное, наше! – пояснил Гриша Карагодин. – Бери, говорю, – не хочу…

Прасковья помолчала, затаившись у теплеющего борова.

– Не хочу! Не хочу! – вдруг снова слезливо запричитала старая. – Не хочу такого ослепительного будущего… Не хочу брать чужого. Не своего. Грех это! Хлеб, сказал Господь, в поте лица своего добывать будете… А тут на печи лежишь, калачи жамкаешь. Стыдно будет. Кусок в горле застрянет.

Гришка подмигнул Климу, (мол, что со старухи возьмешь?), потянул парня на улицу.

– Пошли, Клим Иванович! Видать, не зря в набат ударили… Сход нынче. Батя мой с краснотырским начальством должен приехать… Потеха какая-нибудь да будет у церкви!

Подростки вышли на улицу.

Сломя голову мимо дома Захаровых верхом на вороном жеребце проскакал Васька Разуваев. У изволока29, когда лошадь перешла на шаг, обернулся, крикнул:

– К церкви, к церкви идите все! Тама ща крест сносить будут!

Бывший морячок ударил голыми пятками вороного под бока, по-разбойничьи свистнул и скрылся за бугром.

– Это уже, Гриша, не потеха… – протянул Клим. – Беда может случиться… Большая беда. Бежим к церкви!

Когда ребята, запалившись от быстрого бега, примчались к церкви, то на призывный бас набатного колокола туда уже собралась чуть ли не вся Слобода.

Церковь Вознесения Господня, построенная еще в стародавние времена мастеровыми каменщиками, пришлыми художниками в сердце носивших красоту Божьего мира, гордо стояла на взгорке. Её аккуратные маковки, маленькие купола, покрашенные медянкой30, по которой были рассыпаны редкие созвездия серебряных звездочек жались к главному церковному куполу.

Слободские разбились на группы. Кто что-то говорил в полголоса. Кто молчал. И все чего-то ждали.

Люди стояли, задрав головы на колокольню, на которой Пепа, изредка исполнявший роль звонаря, бил в набат, собирая народ честной, слободской и посалский.

На взгорке, у старой ракиты, стояли по-городскому одетые люди, на которых то и дело озирался Гриша.

– Вон батя мой, в синем армяке, – тыкал пальцем Гришка в сторону ракиты. – А рядом, в пиджаке и галстуке – самый главный его начальник.

– А тот, в кожаных портках, с кобурой на ремне? – спросил Клим.

– Тоже начальник…

– Грозен шибко… – прошептал Климка. – Неужто молиться пришли на Троицу?

Гришка усмехнулся:

– Молиться, а то как же!.. Батя мой теперь главантидер. Ему молиться не положено.

– Кто-кто? – не понял Клим. – Какой там еще антидёр?

– Не антидёр, а главантидер! Он мне в прошлый свой приезд про свою новую должность сказывал.

– Что ж за должность такая?

– Сила, а не должность. Всё теперь может сделать. И ничего ему за это не будет.

– Даже на крест плюнуть? – шепотом спросил Клим.

– Пару пустяков!

И Гришка, не скрывая гордости за своего знаменитого отца, прославившегося в Слободе еще при первых наездах продовольственных отрядов из Красной Тыры, сам плюнул в сторону церкви.

– Сынок! – зычно позвал Григория Петр Ефимович и призывно махнул ему рукой. – Подь-ка сюды!

– Айда, Клим!

Они подбежали к приехавшему на праздник начальству.

– Мой черненький, – сказал Петр