Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie - Дебби Харри

В интервью Rolling Stone Майк очень мило отозвался о Parallel Lines: «Хотите продвинуться в музыкальном бизнесе – записывайте хиты. Если не можете записывать хиты, валите и рубите где-нибудь мясо». В точку, Майк. Никакого нам мяса…

К концу тура Parallel Lines в Штатах попал в топ-10 и претендовал на платиновый статус. Не на что жаловаться, правда? Тяжкий труд в итоге себя окупил.

Раз уж мы были то в дороге, то в студии, вы могли бы подумать, что жилье нам не требовалось. Но, конечно, мы в нем нуждались. Я нашла одно на окраине: дом 200 на Западной Пятьдесят восьмой улице у Седьмой авеню. На самом деле обнаружил его Стивен Спрауз. Съехав с Бауэри, он отыскал квартиру с фиксированной оплатой в одном из довоенных зданий с высокими потолками.

Иногда я навещала Стивена, и мы обсуждали идеи моих новых образов. Это был чудесный, великодушный человек. Когда мы еще жили на Бауэри, он подарил мне пару высоких черных кожаных сапог от Исраэля Миллера, в которых я многократно снималась и которые тогда ни за что не смогла бы себе позволить. Стивен, наверное, получил их на показе, потому что в то время он еще работал на Халстона. Еще он одел меня в халстоновский черный шелк – матовое платье-футболку, которое я просто обожала. Я истерла его до дыр. Занашивала его до такого состояния, что со мной нельзя было находиться в одной комнате из-за кошмарного запаха. У меня по-прежнему лежит эта старая вонючая тряпочка, за несколько минут я ее отыщу – надо просто идти на запах…

Вскоре после этого Стивен подарил мне синтетическое платье-футляр. Желтое с вкраплениями красного. Разрезы по бокам. Вырез «лодочкой», рукава в три четверти и небольшой поясок с бусинами, который вышивала его мама, Джоанна. Позднее, когда наши туры стали чуть более организованными, он выдавал мне на дорожку эскизы: как можно сочетать разные элементы одежды. Их я тоже храню до сих пор.

С первого же дня, оказавшись в том доме в Вест-Сайде, я начала активно общаться с управляющим. Я стучалась к нему, болтала с ним, оставляла ему немного денег и говорила: «Я правда очень хочу здесь жить». Все это заняло какое-то время, но в итоге в октябре 1978 года он дал мне добро на одну особую квартиру, и мы въехали. Квартира располагалась на верхнем этаже и с трех сторон выходила на другие дома. Краска отслаивалась, крыша возле слухового окна протекала, всюду гуляли сквозняки. Мне сказали, что раньше здесь располагалась прачечная. Когда-то здесь жила Лиллиан Рот, звезда немого кино. Мне там нравилось. Мы продержались в этой квартире довольно долго, три или четыре года, – непривычно после ежегодных переездов. Даже когда мы оттуда съехали, все равно держались за это жилье, в итоге его заняла мама Криса, Стел.

Крис поставил свою статую матери Кабрини – которая, как порядочная святыня, пережила электрический пожар в нашей квартире – в угол кухни. У нас была большая гостиная с обычной мебелью и комната поменьше, со шкафами. Было так здорово, что наконец-то у нас есть шкафы и комната, которую можно использовать как кабинет. С задней стороны дома на террасе Крис посадил марихуану[57]. Он употреблял и бесконечно искал всепоглощающего кайфа. Едкие запахи пропитывали ткань наших жизней – а также обивку дивана и постельное белье. Какое-то время мы даже торговали марихуаной, чтобы платить за квартиру. Хорошо, что аренда обходилась дешево, потому что большая часть нашего долгожданного гонорара растаяла как дым.

В то время у нас была пара интересных знакомых. Например, джентльмен из Греции по имени, допустим, Улисс – думаю, он еще жив, и не хочу его подставлять. Это был мужчина средних лет, приятной внешности, который имел дело с крупными партиями наркотиков. Периодически мы покупали у него марихуану оптом и перепродавали маленькими порциями нашим близким друзьям. Улисс был колоритным персонажем, и мы часто его навещали. На Четырнадцатой улице у него имелся «лофт», который на деле находился в подвале. Полагаю, Улисс решил, что имеет право называть его лофтом, поскольку помещение занимало целый этаж. Там всегда вились стайки милых улыбчивых подростков. Наши бизнес-потуги были жалкими с точки зрения заработка, но способствовали нашей социализации.

Более интеллигентным источником травки был скульптор, живший на окраине китайского квартала. Он владел целым зданием и заявлял, что купил его у города за один доллар. Тот еще жулик, так что я ему верила. К тому же он был художником, который понимал, как из слоев пыли, щебня и камня формируется ткань нашего невероятного города. «Рэй» был очень щепетилен насчет своего товара, и его марихуана из Северной Калифорнии была очень сильной. Трава у него шла недешево, но стоила каждого пенса. Вы можете подумать, что я так подробно все это описываю потому, что была такой же наркоманкой, как Крис, но в таком случае вы ошибаетесь. Я вообще не могла ее курить. Я либо оказывалась вне тела в состоянии полнейшего ступора, либо меня накрывало паранойей. Я поражалась, как люди ухитрялись разговаривать после порции «знатной рэйской». Но парни ее обожали.

Однажды вечером, когда Крис и Гленн О’Брайен сидели у нас в квартире, смотрели кабельный канал C и по очереди затягивались гигантским косяком, им пришла в голову идея шоу TV Party («Телевечеринка»). Гленна мы знали по CBGB. У него была группа под названием Konelrad, и он был хорошо известен на «Фабрике» Уорхола. Когда Энди запустил журнал Interview, Гленн стал его первым редактором и вел постоянную колонку «Бит Гленна О’Брайена».

На общедоступном телевидении тогда творилось настоящее сумасшествие. Любой псих, шутник или агитатор мог туда попасть, если у него было какое-то послание или идея, которыми он горел желанием поделиться с обществом. Просто выложите 40–50 долларов – и получите час в студии. Гленн предложил выпускать еженедельное ток-шоу – бунтарскую, андеграундную пародию на классический американский вечерний тележанр, а они с Крисом будут соведущими. Что они, собственно, и сделали. TV Party появилось в 1978-м и четыре года шло на кабельном телевидении, на каналах D и J. В то время кабельное телевидение было доступно только с Двадцать третьей улицы и севернее, то есть в центре ловить было нечего. С другой стороны, в центре было куда больше шансов самому поучаствовать в шоу.

Ох уж эти вторники на Двадцать третьей улице. Сначала мы встречались в Blarney Stone, ирландском баре через улицу от Metro Access Studios, откуда транслировалось шоу. Все эти талантливые чудики собирались вместе, и Гленн с Крисом по ходу дела определялись с темой ближайшего выпуска: например, «вакханалия Феллини» или «ночная бабочка ближневосточного гарема». Подобно начинавшейся деконструкции моды, это была деконструкция телевидения. Как говорил Гленн, «мы успешно опустили телевидение. Произносили в эфире ругательства, торчали, оправдывали вандалов и сходили с ума по-тусовочному…»