Пока Париж спал - Рут Дрюар

Жан-Люк откусывает свой сэндвич и смотрит на море.

– Да, – отвечает Шарлотта. – Но это очень далеко отсюда. Я могу рассказать тебе, какой была жизнь твоих бабушек и дедушек во Франции.

Она кладет руку на колено Сэма. Жан-Люк знает, что она пытается его отвлечь.

– Могу я написать им и спросить?

– Нет, Сэм. Они слишком старые.

Она убирает руку и чешет правое плечо.

Жан-Люк знает это движение. Шарлотта так делает, когда чувствует себя некомфортно или пытается выиграть время.

– Слишком старые, чтобы писать?

– Да. – Она отворачивается и роется в холодильной камере.

– Но почему они никогда не приезжают к нам в гости? У всех моих друзей есть бабушки и дедушки, а у меня как будто их нет.

– Сэм, – говорит Жан-Люк. – Помнишь, мы рассказывали тебе, что во Франции война далась людям тяжело. Мы смогли сбежать вместе с тобой, но те, кто остался, например, твои бабушки и дедушки, они не любят вспоминать прошлое. Они хотят обо всем забыть.

– Забыть о чем? О нас?

Жан-Люк и Шарлотта обмениваются взглядами.

– Нет, не о нас. Но они очень расстроились, когда мы уезжали.

Он делает паузу.

– Может, однажды мы снова их увидим. Летать на самолетах очень дорого, ты ведь знаешь.

– Ладно.

Сэм откусывает корочку от хлеба.

Жан-Люк смотрит на Шарлотту. Она склонилась над холодильной камерой, ее темные шелковистые волосы туго завязаны фиолетовым шелковым шарфом. Он переживает, что этот разговор ее расстраивает.

– Что еще у тебя там есть, милая? – спрашивает он.

Жена достает коричневый бумажный пакет и передает ему, но не смотрит ему в глаза. Между ними висит напряжение – слишком много всего недосказанного.

Сэм нарушает тишину.

– Там печенье?

Жан-Люк открывает пакет.

– Да, твое любимое. С шоколадной крошкой.

– Здорово!

Сэм протягивает руку, чтобы взять одно.

«Боже, храни печенье с шоколадной крошкой», – думает Жан-Люк.

Позже, когда Сэм уходит рыть ямки в песке, они растягиваются на пледе. Жан-Люк ложится на бок, кладет руку под голову и рассматривает Шарлотту.

Они молчат, и он гадает, поднимет ли она первая эту тему. Он видит, как из ее туго затянутой прически выпадает прядь. Ему нравится, что она все время носит шарфы, повязывает их вокруг шеи или завязывает ими волосы, иногда обматывает шарф вокруг запястья. Она умеет быть стильной. Необычной. Это то, что привлекло его с самого начала. Шарлотта никогда не сливалась с толпой, как бы ни старалась.

– Жан-Люк.

– Да? – Он знал, что сейчас начнется.

– Сэм снова задает вопросы. У всех его друзей есть семья – бабушки и дедушки, дяди, тети, все родственники. А у него нет никого.

– У него есть мы.

Жан-Люк проводит пальцем по щеке, нащупывая неровность.

– Мы просто должны постараться, чтобы нас ему было достаточно.

Он снова жалеет, что они не родили Сэму брата или сестру. Большая счастливая семья помогла бы Шарлотте справиться с ее тоской по дому, помогла бы ей лучше освоиться, но этого не случилось. Они даже ходили к доктору, но тот сказал, что всему виной постоянное недоедание, которое Шарлотте пришлось пережить во время оккупации, это привело к остановке месячных, но доктор не знал, почему они так и не начались снова. Он хотел сделать несколько анализов, но Шарлотта отказалась, сказав, что они должны по максимуму наслаждаться тем, что у них уже есть. Жан-Люк не хотел настаивать, эта тема казалось ему слишком деликатной и чреватой серьезной ссорой, и он решил ее больше не затрагивать.

Когда они уже не могут больше находиться на солнце и слишком устали, чтобы плавать, они собирают вещи и уходят с пляжа. Проходят мимо дворника в синем комбинезоне, опирающегося на большую метлу – на ее щетине красуется коллекция всевозможных подарков этого дня: обертки от мороженного, бычки сигарет и сломанные коробки от карт. Он не особо торопится закончить свою работу.

– Погода скоро изменится, – он указывает на пушистые облака, плывущие по небу. – Возможно, будет буря.

Глазами они следят за движением его пальца, смотрят, как скучиваются облака, и торопливо идут к машине. Выдающийся капот и гладкие изгибы темно-синего «Нэш 600» всегда вызывают у Жан-Люка чувство гордости. Он никогда и мечтать не мог о том, чтобы иметь такую красивую машину, но здесь в Америке все возможно. Он вставляет ключ в зажигание, тут же начинает звучать музыка. «How much is that doggie in the window?» Когда машина трогается, они начинают подпевать.

В этот вечер их ласкает теплый воздух. Листья перестали трепетать на ветру, кошка лежит, вытянувшись под тенью плакучей ивы. Жан-Люк и Сэм на крыльце у входа лениво раскачиваются на скамейке, пытаясь создать ощущение легкого ветерка. Шарлотта выносит холодный лимонад в высоких стаканах, в них звенят кубики льда. Жан-Люк достает один кубик и прижимает его к задней поверхности шеи. Лед быстро тает, превращаясь в воду и стекая по его спине, лишь на секунду давая передышку от калифорнийского летнего зноя.

Звуки Шоу Эда Салливана доносятся из открытого окна соседнего дома.

Жан-Люк смотрит на небо.

– Быстрее бы началась эта буря.

Санта-Круз, 4 июля 1953 года

Сегодня я проснулась слишком рано – и меня терзает тревога. В уме я перебираю все планы на день. Сегодня Кэли устраивают барбекю, чтобы отпраздновать День независимости Америки. Мне никогда не нравилось 4 Июля. В этот день я вспоминаю, что история Америки – это не моя история. Наверное, я просто тоскую по дому. Бывают у меня такие дни. Иногда я думаю, что была оторвана от дома слишком рано, когда я еще недостаточно выросла, чтобы осознать, что это на самом деле значит. Я не говорю, что я здесь несчастна. Как я могу быть несчастна? Люди здесь дружелюбные, ты можешь купить все, что тебе нужно, и качество жизни хорошее. Просто иногда мое сердце тоскует по моему дому, по моей семье, по моей стране.

Еще меня беспокоит, что закон предписывает тебе праздновать наравне со всеми. Возможно, дело в том, что на тебя буквально давит необходимость быть чертовски счастливым в этот день. Повсюду широкие белоснежные улыбки, бургеры, мороженое, кока-кола и пиво в изобилии с утра до самого вечера. Это утомляет, но никто не имеет права пойти домой, не дождавшись грандиозного финала с фейерверками. Так поступать не патриотично.

Наверное, это напоминает мне День взятия Бастилии 14 июня. Это заставляет меня осознать, как далеко от дома я нахожусь. Постоянно гадаю, как мама и папа будут праздновать этот день. Может, они пойдут на Марсово поле и будут смотреть, как фейерверки взрываются и освещают Эйфелеву башню, а может, они будут бродить вдоль набережной Сены. Я бы очень хотела вернуться и навестить их, но Жан-Люк не в восторге от этой идеи.