Пустошь. Дом страха - Блейк Крауч

Экран синий, затем черный. В нижнем правом углу появились время и дата: 30–10–96, 11.08. То есть сегодня. Нет, теперь уже вчера.

Я услышал голос, потом два голоса, таких тихих и неясных, что мне пришлось прибавить звук.

«Подписать ее?»… «А вы подпишете?»… «С удовольствием»… «У вас есть ручка?»… «Проклятье, я… хотя подождите»… «Вы хотите, чтобы я просто поставил свой автограф?»… «А вы не могли бы… сделать надпись моей подруге?»… «Разумеется»… «Как ее зовут?»… «Дженна»… «Д-Ж-Е-Н-Н-А?»… «Ага»… «Она будет в восторге! Огромное вам спасибо!»

Экран по-прежнему остается темным, телевизор вибрирует шумом автомобильного двигателя, и наконец появляется первый кадр, снятый через заднее стекло едущей машины: на удалении нескольких сотен футов я, поднимающийся на крыльцо дома матери. Экран гаснет, звук умолкает.

По-прежнему 30–10–96, только время теперь 11.55. Медленно появляется изображение, камера снимает панораму погруженной в полумрак комнаты. О господи! Бетонные стены и пол. Местонахождение этого маленького помещения без окон выдают предметы: два красных велосипеда, старый батут, искусственная белая елка, горы картонных коробок и несколько полок с грампластинками – это погреб в доме матери.

Камера задерживается на четырнадцати ступенях, ведущих наверх, после чего изображение начинает тошнотворно дергаться в такт шагам Орсона, поднимающегося по лестнице. Со скрипом открывается дверь в коридор, камера показывает крупным планом мое лицо: я молча сижу на диване в гостиной и смотрю телевизор с выключенным звуком. «Такой прилежный сын, навещает свою мать», – шепчет Орсон. После чего закрывает дверь и на цыпочках спускается по лестнице.

Поставив видеокамеру на стопку отцовских грампластинок, он садится перед ней на корточки – теперь лестница у него за спиной, – и изображение гаснет.

Новая картинка показывает ту же сцену в погребе: 30–10–96, 19.25. Орсон склоняется к объективу и шепчет: «Энди, ты только что ушел». Он улыбается. На нем рабочий комбинезон, хотя при тусклом освещении цвет я различить не могу. «Энди, я не хочу тебя напрасно беспокоить, – продолжает шепотом Орсон. – Эта слежка за тобой – явление временное. На самом деле сейчас, когда ты смотришь вот это у себя в гостиной около двух часов ночи, я уже за многие сотни миль от тебя, направляюсь в столицу нашей великой страны. А когда закончу там свои дела, на долгое время смешаюсь с безликими массами».

Орсон дважды чихает.

«Потому что ты не можешь держать язык за зубами. Я подумываю о том, чтобы попросить одного моего друга нанести визит Уолтеру и его очаровательной семье. Это тебя расстроит? Кажется, ты уже встречался с Лютером. – Орсон улыбается. – Он просто прелесть. – Он достает из кармана кусок гибкой проволоки. – Через минуту до тебя дойдет, что все это есть на кассете. Да, все это было у тебя на кассете. Помни это. Итак, начнем? – Орсон берет камеру в руки и начинает подниматься по лестнице, нашептывая: – Ярость, которую ты сейчас испытаешь, Энди, освободит тебя. Думай об этом в таком ключе. О, и последнее – не забудь завтра посмотреть выпуск новостей».

Он открывает дверь в коридор. Где-то в доме напевает моя мать. Орсон хлопает дверью, открывает ее и снова хлопает, после чего быстро сбегает вниз по ступенькам. Опять установив видеокамеру на стопку грампластинок, уходит из кадра, скрывается в полумраке, среди бесчисленных коробок. Теперь мне видны только лестница и небольшой участок голой бетонной стены.

Тишина. Наверху лестницы открывается дверь.

– Эндрю, ты вернулся?

Голос матери наполняет погреб, и я начинаю дрожать, моя голова непроизвольно трясется взад и вперед. Спустившись на пять ступенек, мать останавливается, и теперь мне уже видны ее ноги. Я непрерывно бормочу: «Нет!» – словно это способно заставить мать подняться обратно.

– Эндрю! – снова окликает она.

Ответа нет. Спустившись еще на три ступеньки, мать наклоняется, чтобы заглянуть в погреб. Несколько секунд она изучает горы хлама, после чего выпрямляется и начинает подниматься вверх. Но мать останавливается, не дойдя до двери, снова спускается туда, где уже была, и смотрит прямо в объектив видеокамеры. Я вижу у нее на лице недоумение, однако страха пока что нет.

Мать осторожно спускается до самого конца лестницы и останавливается прямо перед камерой. Она по-прежнему в том зеленом платье, но теперь ее седые волосы распущены. Она с любопытством заглядывает в объектив, удивленно наморщив лоб.

– Мам, привет! – кричит Орсон.

Мать смотрит куда-то за камеру. Страх у нее на лице убивает меня, она пронзительно вскрикивает и бежит к лестнице, задев камеру и роняя ее на бетонный пол.

После того как экран снова погас, я пять секунд сидел в полном оцепенении. Орсон не убил нашу мать. Он… Я почувствовал запах «Виндекса». Твердый металлический предмет ударил меня по затылку.

* * *

Лежа на спине рядом с диваном и уставившись в окно, я увидел, что до рассвета осталось всего несколько часов – багрово-лазурная полоска на горизонте уже начинала пожирать мрак. С трудом поднявшись на ноги, я ощутил безжалостную пульсирующую боль в затылке.

Телевизор продолжал работать. Опустившись на корточки, я нажал на видеомагнитофоне кнопку извлечения, но кассету уже вытащили.

Сходив на кухню и положив трубку на телефон, я поднялся по лестнице в свою спальню. Убрав «Глок» в ящик ночного столика, лег на кровать поверх одеяла, готовясь к тому, что меня захлестнет цунами отчаяния. Закрыв глаза, постарался расплакаться, однако боль была слишком сильной, слишком невыносимой. Неужели это был новый кошмарный сон? Быть может, во сне я спустился вниз и обо что-то ударился головой? И мне приснился этот гребаный бред? Такое возможно. Нужно держаться за это. Мама спит. Можно прямо сейчас позвонить и разбудить ее. Она ответит на звонок и отругает меня за бесцеремонность. Но она снимет трубку, а только это и имеет значение.

В темноте я взял телефон и набрал номер матери.

В трубке послышались бесконечные длинные гудки.

В холодный канун Дня Всех Святых весь мир, затаив дыхание, следил за тем, что происходило в Вашингтоне. Полиция города, ФБР, Секретная служба и несметное количество журналистов роились вокруг Белого дома. Все это началось еще до рассвета.

В половине пятого утра девушка, совершавшая пробежку по Ист-стрит, обнаружила на покрытой инеем траве «Эллипса»[13] груду картонных коробок, неподалеку от того места, где устанавливается главная рождественская елка страны. Вернувшись домой, девушка позвонила по 911.

К тому времени как на место прибыла полиция, там уже находились сотрудники Секретной службы. Сразу же возникло подозрение, что в коробках может находиться взрывчатка. Поэтому президента по воздуху перевезли в безопасное место, весь персонал Белого дома был эвакуирован, а четвертьмильный участок Ист-стрит за Белым домом – перекрыт.