Няня для сурового папы - Полина Довлатова

руки карандаш не брала! Со всеми этими событиями как-то не до этого было, а ведь рисую я с детства. И в любой ситуации, когда мне плохо, грустно или страшно, рисование всегда меня спасает.

Кстати, это идея. Рисовать и полезно для развития, и в то же время интересно и весело.

— Девочки, а как вы смотрите на то, чтобы устроить урок рисования? — поворачиваюсь к Тасе с Васей.

Тася уже закончила болтать с отцом и сейчас переводит на меня заинтересованный взгляд.

— Ты умеесь лисовать?

— Да, я с детства рисую. И могу вас научить.

— И ты мозешь налисовать мулавьёв?!

— Тася, да что ты заладила со своими муравьями? — хмыкает Вася. — Вообще-то я не очень люблю рисовать. Мне больше нравится лепить.

— Нууу… В лепке я не сильна. Но давайте договоримся, я покажу вам свои рисунки, и если они вам понравятся, мы устроим урок? А потом может и лепкой займёмся.

Вася задумчиво кивает.

Хорошо, что мой чемодан нашёлся. В нём кроме вещей был очень важный клад — альбом с моими работами. Кто-то скажет, что ценного в листках с каракулями? Но когда ты вкладываешь душу в какое-либо дело, всё связанное с ним становится для тебя бесценным.

Быстро бегу в комнату, достаю папку со своими рисунками, а девочки тем временем приносят на кухню цветные карандаши.

— Ну, что будем рисовать?

— Мулавьёв! — кивает Тася.

Василиса отчаянно вздыхает.

— Эмм, может, лучше… медведей? Одного большого и медвежат?

Открываю папку с рисунками и показываю их девочкам. Выбираю в основном пейзажи и изображения животных.

— Ух ты! Маша художница, — хихикает Тася.

— Красиво, — Василиса проводит пальцами по одному из рисунков. — На нём изображена кошка с котятами.

Почему-то мне кажется, что в глазах девочки мелькает грусть, поэтому я быстро забираю рисунок.

— Ну что, рисуем медведей?

Я помню, что Бурый сказал про мать девочек с девочками не разговаривать. Так что постараюсь в принципе избегать этой темы, ведь я понятия не имею, что произошло в их семье.

— Да!

Тася с Васей усаживаются за стол, а я начинаю объяснять им как правильно рисовать, показывая линии на альбомном листе.

Мы учимся правильно наносить цвет и тень, придавая рисунку объём. Я настолько увлекаюсь "уроком", что не замечаю, как быстро пролетает время.

Это странно, но, глядя на девочек и как они стараются, я вдруг задумываюсь, что могла бы стать неплохим учителем по рисованию. А потом может быть вообще свою художественную школу открыла бы. Маленький городок, небольшая мастерская и куча местных детей, которые будут приходить ко мне учиться рисовать. Глупости, верно? И с чего я об этом подумала?

— У тебя здорово получается, — мягко хвалю Васю.

Закусив губу, девочка напряжённо вырисовывает тень на папе-медведе.

— Ну, как у вас дела? Даже не звонили больше ни разу, — входная дверь неожиданно хлопает, а через мгновение на кухне появляется Бурый.

— Папотька! — тут же взвизгивает Тася и, вскочив из-за стола, бежит к отцу. — А Маша учит нас лисовать!

— Даа? Серьёзно? — вскидывает брови Бурый.

И снова эта морозная свежесть, которую принёс с собой мужчина, отдаётся дрожью в моих коленях.

— Сельёзно! Я тебе сейтяс показу, — Тася берёт свой рисунок и показывает ему. — Это папа-миска и маленькие миски.

— Медвежата, Тась, — поправляет Василиса.

Она не с таким рвением показывает отцу рисунок. И в какой-то момент мне кажется, что она даже смущается и краснеет, когда Бурый сам подходит и смотрит, что нарисовала дочь.

— Очень здорово. Вы молодцы, девочки.

— Это всё Маша нас научила. Она худозница. Вон её лисунки, — Тася тыкает пальчиком в альбом с моими работами.

Я не успеваю среагировать, потому что Бурый оказывается у альбома первым, берёт его в руки и открывает.

— Отдайте! Это моё! — делаю шаг вперёд и пытаюсь выхватить альбом, но Бурый резко поднимает его вверх.

— Достанешь, Марья Алексевна? — хмыкает мужчина.

Я подпрыгиваю, но всё равно не дотягиваюсь.

— Это нечестно!

— А жизнь она вообще нечестная, Маш, — запрокинув голову назад, Бурый начинает рассматривать рисунки. Те, которые я девочкам не показывала.

В основном на них изображены люди. Их тела. Лица. Отдельные части тела. Моя гордость и одна из любимейших работ — женщина кормит грудью младенца.

У меня начинают гореть щёки, а дыхание застревает в горле, когда Бурый фокусирует свой взгляд на этом рисунке. А затем переводит его на меня.

— Это же охренительно, Маш.

Сердце замирает, будто пытается вобрать в себя как можно больше крови, а потом с силой бьёт по рёбрам.

— С…пасибо… Верните, пожалуйста… Это моё…

Бурый медленно опускает руки и протягивает мне альбом, пока я заново пытаюсь научиться дышать.

— И правда, художница, Марья Алексевна.

Как-то я не заметила, что мы настолько близко стоим. Сейчас моя грудь касается руки мужчины. И его запаха становится слишком много. Дрожащими пальцами я забираю альбом и тяжело сглатываю.

— Так… Любитель, — отвечаю тихо, затем убегаю в комнату и прячу альбом под подушкой.

Глава 15

Миша

— Заходи, дохлая, что застыла?

— Я не дохлая!

Подталкиваю Машу вперёд за поясницу, чтобы та уже прошла по предбаннику и дала нам с девочкам пройти.

Тася и Вася тут же подбегают к специальной деревянной скамье и начинают стягивать с себя верхнюю одежду.

— Нет, я не понимаю, мне что, обязательно идти с вами? — ворчит Маша, сильнее запахивая полы фуфайки, которую я ей одолжил на поход в баню.

— А ты дальше собираешься ходить грязной? Когда привезут бойлер — неизвестно. Доставка задерживается.

— Я не люблю баню!

— А чистой быть любишь? — вскидываю бровь, после чего начинаю стягивать с себя крутку. — Грязнулей быть плохо, Марья Алексевна. Ты Мойдодыра что ли не читала?

— Ты будес плохо пахнуть, — смеётся Тася. — И от тебя все разбегутся.

— Правильно, Тась.

— Я нормально обходилась обтираниями. Дождалась бы бойлера — не стухла бы за это время!

— Не собираюсь подавать детям плохой пример личной гигиены. Так что, давай, тепличная, хорош кабениться. Раздевайся и проходи внутрь.

Девочки, привыкшие хотя бы раз-два в неделю посещать именно баню, уже разделись, скинули грязное белье в корзину и побежали внутрь. В парную они без меня