Бриллианты шталмейстера - Иван Погонин

Коллежский секретарь влетел в кабинет статского советника.

– Вы не будете его арестовывать? – вопрос прозвучал слишком громко.

– Что такое? Вы почему без стука? – возмутился следователь.

– Прошу меня простить, – Кунцевич смутился, – виноват-с. Но мне все-таки хотелось бы узнать, почему вы не избрали в отношении Хохлова меры пресечения?

– Ну почему же не избрал, избрал. Вот – следователь помахал листком бумаги, – отобрал подписку о неотлучке с места жительства.

– Но почему не арест?

– Я не посчитал нужным его арестовывать. Господин Хохлов, будучи спрошенным по предъявленным ему обвинениям, дал довольно подробные объяснения, подтверждающие его непричастность к хищениям. Их надобно проверить. Вполне вероятно, после этой проверки невиновность Хохлова подтвердится, и получится, что он понапрасну будет сидеть в тюрьме. Такой грех на душу я брать не хочу.

Кунцевич, не спрашивая разрешения, сел на стул, на котором пять минут назад сидел несостоявшийся арестант:

– Какие могут быть объяснения, ваше высокородие? Мы же документами доказали, что он воровал сахар, пудами воровал!

Следователь встал, и коллежскому секретарю тоже пришлось подняться.

– А теперь вы меня послушайте! – прошипел Лудин. – Я и дело-то принял к производству только благодаря хлопотам ваших нанимателей. Если бы они не подма… гхм… Если бы они не договорились с нашим прокурорским надзором, я бы материал дознания направил на прекращение. Нет там состава преступления! Нет!

– Как же нет?

– Милостивый государь, вы имеете юридическое образование?

– Не имею.

– А я имею! Я Демидовский лицей кончал! Сядьте, – вдруг успокоился статский советник и сам опустился на стул.

Кунцевич последовал приглашению.

– Товарищество обвиняет Хохлова в присвоении и растрате вверенного ему имущества. Но ни того, ни другого он не делал. Он, конечно, жулик, но жульничал так, что с точки зрения уголовного законодательства к нему не может быть претензий. Здесь гражданско-правовые отношения. Хохлов показал мне свой договор с товариществом. Там есть один пунктик, который снимает с него все обвинения. Вот-с, полюбуйтесь, – следователь протянул сыщику несколько сшитых между собой листов бумаги, – извольте прочесть пункт девятнадцать.

Мечислав Николаевич прочитал. Из договора следовало, что уполномоченный представитель Товарищества в городе Саратове, Саратовской и Самарской губерниях в случае необходимости вправе отпускать сахар по ценам ниже, чем предусмотрено прейскурантом.

– Понимаете? Они ему карт-бланш выдали. Ведь толковать понятие «в случае необходимости» можно по-разному.

– А как же подделка счетов? – растерянно пробормотал коллежский секретарь.

– Подделка счетов преследуется по закону только в том случае, если она способствовала хищению. Поскольку хищения как такового нет, то подделка – это не преступление.

– А что же?

– Да все что угодно. Детская забава, блажь, что хотите. А вы говорите – в острог Хохлова! Увольнение без прошения и гражданский иск – вот все, чего ему следует бояться! Ваши друзья, чем с прокурором договариваться, лучше бы в суд обратились да арест на хохловское имущество наложили, пока он свой дом не продал, а то и взять с него будет нечего!

– Я его в убийстве подозреваю, – выпалил Кунцевич.

– В убийстве? – изумился следователь. – Так чего же вы молчали? Где произошло убийство, в моем участке?

– Нет, не в вашем, в Петербурге.

– А! – облегченно вздохнул статский советник. – Тогда подозревайте и дальше, бога ради. Если вам какая помощь нужна от судебного ведомства, обращайтесь, поможем. Кстати, вы же знаете, что закон дозволяет и чинам полиции арестовывать заподозренных и препровождать их к следователю по месту совершения преступления, вот вам и карты в руки.

Кунцевич вышел из Дома общества купцов и мещан, в котором помещался Окружной суд, и сел на лавочку. Был прекрасный летний денек, дневная жара спала, и по Никольской прогуливались хорошо одетые дамы и барышни и изящные господа. Но Мечислав Николаевич не обращал никакого внимания на фланировавшую публику, он о чем-то глубоко задумался и, не видя и не слыша улицу, чертил тростью по булыжной мостовой. Вдруг сыщик поднялся и поспешил обратно в Окружной суд.

На этот раз в дверь он постучал и зашел только после того, как получил разрешение.

– Вы помощь предлагали, ваше высокородие? Так я спешу ею воспользоваться!

Через два дня, когда Мечислав Николаевич укладывал вещи, в дверь номера постучали.

– Да, да! – дал разрешение войти коллежский секретарь.

Дверь отворилась, и сыщик увидел на пороге… Хохлова.

– Разрешите? – прикладывая руку к шляпе спросил Назар Титович.

Кунцевич опустился было на постель, но поспешно встал и указал гостю на стул:

– Прошу!

– Благодарю. – Хохлов присел и облокотился на трость. – Уезжаете? – спросил он, обводя взглядом комнату.

– Уезжаю. Вы ко мне какими судьбами? Попрощаться пришли?

– И попрощаться тоже. Надеюсь с вами больше не встретиться.

– А я вот надеюсь вскорости с вами повстречаться. У меня к вам множество вопросов накопилось.

– Зачем же откладывать их до следующей встречи? Я готов на все ваши вопросы ответить здесь и сейчас.

– Вопросы у меня есть, но время задавать их еще не пришло. К тому же я тороплюсь.

– На шестичасовом астраханском поедете? Поезд хороший, 38 часов – и вы в столице. А самое главное, пересаживаться нигде не надо.

– Я смотрю, вы хорошо расписание знаете. Часто в столицу путешествуете?

– Частенько. Пару раз даже поезда нанимал![39] У нас здесь скука, глушь, Саратов, одним словом. Иное дело Петербург! Бывало, махнешь на денек-другой, развеешься. После этого ощущение такое, что в месячном отпуске побывал. Да-с. Многим это не нравилось… И вот – итог.

– Как же вы умудрялись экстренные поезда нанимать? На такой поезд поди все ваше годовое жалованье уйдет?

– Так я на жалованье и не жил, вы же знаете!

– Что, решили мне чистосердечно покаяться?

– Мне каяться не в чем. Я закон не нарушал. Действовал строго в рамках заключенного со мною договора.