Тициан. Любовь небесная - земная - Елена Селестин

– Нет, конечно. – Камилло стал серьезным, даже грустным. – Мне и самому было плохо, когда он ушел. Когда я выгнал его. Но говорю тебе, что другого выхода не было, он здесь с женщиной болтал о великой тайне! С женщиной! Хотя мне жалко вдвойне: и потому, что он неплохой художник. И еще потому, – Камилло вздохнул, – что он узнал много. Это опасно для нас и для Театра, я чувствую.

– Женщина – это принцесса Джиролама?

– Вроде так ее и зовут. Такая, с пустыми глазами. Она мне жутко не нравится.

– Джиролама самое безобидное существо на свете. Она родственница Катерины, к тому же прекрасная поэтесса.

– А мне она жутко не нравится, – упрямо повторил Камилло. – Я вижу на ней кровь!

«Спятил! Точно спятил, – понял Дзордзи с сожалением. – Надо его успокоить».

– Ладно, Джулио, у тебя все женщины плохие. Давай лучше подумаем, как нам быть с помощником. – Дзордзи вдруг стало невыносимо тяжело. – Я могу поработать с тобой несколько дней. Изо всех сил. Ну, неделю.

– Этого мало, – тихо ответил Камилло. – Чтобы продвигаться вперед, мне все время нужны умные руки художника. Понимающего. Мы же дошли только до уровня Пещеры.

– Знаю, но в Венеции у меня Маддалена. Прости, сейчас я не смогу остаться дольше. Хочу жениться на ней.

– О, Д-дио! Не делай этого, мой Дзордзи! – возглас Камилло прозвучал как всхлип, он воздел руки к потолку и застонал.

– Маддалена – моя великая любовь. И она моя жизнь! – твердо сказал Джорджоне. – Итак. Нам нужен новый помощник. Или можно вернуть Лотто? Вдруг он живет все там же, в Азоло, где жил прошлым летом?

– Я был там, – признался Камилло неожиданно. – Он забрал вещи больше недели назад и больше в Азоло не появлялся.

– У Катерины он тоже не был, я спрашивал. Ох, как это грустно, мой дорогой! – Дзордзи подошел к другу, они постояли, обнявшись. – Знаешь, Джулио, у меня есть помощник. Он немного необычный человек, можно сказать, при жизни побывал на том свете, но сильный и умный. Я сам поработаю с тобой еще какое-то время, сделаю все, что скажешь, а потом пришлю этого толкового парня. Надеюсь, вы подружитесь и сможете работать вместе, – сказал Джорджоне.

* * *

В полночь девочка-служанка впустила Тициана. Он чувствовал аромат жасмина с порога, живо представил, как они с Виолантой будут вместе принимать ванну. Горячая, добрая, Виоланта наверняка ждет не дождется его поцелуев. Он тоже смертельно соскучился.

Она сидела за столом перед горящей свечой. Тициан отметил, что Виоланта успела переодеться после пира в скромное платье.

– Сядь туда, – указала она на кресло.

– Ты разве не поцелуешь меня?

– Сядь, пожалуйста. Выслушай.

– Слушаю, конечно. – Он был обижен. Виоланта разговаривала как чужая, совсем забыла о любви. А он-то думал, что она тоже хочет обнять его, бежал как идиот. – Ты разлюбила меня, что ли?

Виоланта смотрела на свечу, будто старалась сосредоточиться.

– У нас любви не было. – Голос ее звучал строго.

– С ума сошла? – Тициан привстал. – Что ты говоришь? – Он бросился к Виоланте, но она подняла руку, останавливая его.

– Я говорю так, Тициан, потому что знаю. Да, нам было хорошо. Очень хорошо. Теперь все иначе: я должна быть с Пьетро… с Контарини. У тебя в будущем много славы и работы, так мне даже гадалка сказала. Но мы больше никогда не должны встречаться, – произнесла она медленно.

– Какая еще гадалка, Виоланта, что ты несешь?

– Не перебивай, и сядь там, как я тебя просила! Думаешь, мне легко быть с тобой честной? – Виоланта вдруг всхлипнула.

– Вот именно, тебе трудно быть честной! Потому что мой брат правильно говорит – ты с тем, у кого кошелек больше, тебя даже не член интересует! И тем более сердце! Одни деньги на уме, – не выдержал Тициан.

Столько дней он был счастлив, им с Виолантой было доступно блаженство, и вдруг на нее что-то накатило. Он размечтался, он так хотел ее, когда шел сюда, а она читает ему глупые нотации.

– Я больше не намерен это слушать, и я ухожу, – он направился к выходу, надеясь, что она его остановит. И оглянулся: женщина, которая прежде преданно любила его, сидела, закусив губы, напряженно. Ему показалось, что она сейчас заплачет.

– Что случилось, милая? Скажи мне? – он бегом вернулся, встал на колени, обнял ее ноги, чувствуя, как Виоланта вздрагивает. Она плакала.

– Не надо, не плачь, прошу тебя, – шептал он нежно и гладил ее колени, закрытые платьем.

– Тициан, ты любил меня когда-нибудь?

– И сейчас люблю.

– Тогда давай даже не будем целоваться, – попросила она жалобно. – Попрощаемся, и все. Прости меня, уходи скорее, пожалуйста, уходи.

* * *

Тициан думал о том, что потерял все. Любимую женщину – неизвестно почему. Поддержку учителя, поскольку тот счел его неблагодарным выскочкой. Потерял, наверное, доверие прекрасного друга Джорджоне – не по своей вине.

«Я упустил возможность блестящего будущего, потому что я, дубина деревенская, совершенно не готов к такому будущему, – объяснил он сам себе. – Прав Франческо, я пошел не своей дорогой. Из-за этого все и рассыпалось. Обломки воздушного замка падают мне на голову, лупят по башке, поэтому так больно».

Лунная вода плескалась перед его глазами. Вдруг Тициан вспомнил, что брат завтра рано утром уходит на войну. Он побежал изо всех сил, мечтая застать его и обнять на прощание.

Джорджоне рано утром явился в Верхний замок и застал друга у раскрытого окна. Камилло медленно вкушал самодельный напиток: воду из горного источника, настоянную на кореньях и смешанную с диким медом. Он то сидел расслабленно, устремив взгляд в загадочный туман над горами, то вставал и усердно растирал себе шею деревянной палкой, делая глубокие вздохи.

– Долго еще будешь пыхтеть? – спросил Дзордзи.

– Ступай на кухню, сейчас приду, – откликнулся Камилло, громко отдуваясь.

После завтрака они уселись перед окном, слушая пение птиц.

– Вчера говорил с Катериной, – вздохнул Дзордзи. – Главное, о чем я прошу тебя, – позаботься о себе, пожалуйста. Я немного испугался, ты вроде есть стал меньше и принюхиваешься все время. Скоро станешь похож на суслика. Понимаю, как было тяжело, когда ты работал один, но это мы исправим.