Тень волка - Ричард Остин Фримен

Мосье расположил эти предметы в том порядке, в каком они лежали под его порогом, продолжая в то же время в сильном душевном волнении выкрикивать свои обвинения, которые могли бы показаться смешными, если бы не тот ничем не прикрытый, обуявший его ужас, явственно читающийся на его полном лице. Я был на Гаити, кричал он, я видел черную магию, которой промышляли черномазые на этом острове, и я знаю, что такие дела совершаются для убийства человека. Лежащие в таком сочетании, они используются против колдунов и чародеев; и горничная мадемуазель Фелиции является единственным человеком в округе, который может знать, как и с какой целью следует использовать их. Поэтому она должна покинуть этот дом, ее следует сослать на тяжелые работы куда-нибудь на Юг, а вместе с ней и кучера, который, вне всякого сомнения, является ее сообщником.

– Уверяю вас, что это была неприятная сцена, – со вздохом, качнув, своими длинными седыми прядями, продолжал пастор. – Но в этот вечер случилось кое-что и похуже. Я имею в виду печальную сцену раболепия вашего дяди перед этим маленьким жирным хвастуном. Когда мистер Баркли сказал, что тщательно выяснит все обстоятельства этого дела, француз заявил, что всё расследование уже закончено и что, если этих мерзких и гнусных черномазых не отправят отсюда с ближайшим пакетботом, прибывающим во вторник, он немедленно предъявит к оплате векселя, выданные ему мистером Баркли.

После этих слов мосье дядя попытался оправдаться перед ним и сказал, что негры принадлежат не ему, а мисс Пейдж – помоги ему Бог, бедняге! Затем мисс Фелиция – прекрасная и смелая девушка! – показала, с каким достоинством и благородством можно выходить из столь грязных и низких дел. Разумеется, сказала она, ее слуги будут отосланы из нашего городка, но они не будут проданы на трудные и тяжелые работы на плантациях. Ее кузины в Вирджинии предоставят несчасным неграм удобный кров, хотя они и не располагают достаточным количеством денег, чтобы заплатить ей за этих новых слуг.

– Я убежден, что наш французский друг не ожидал такого исхода этого дела. Его рот открылся было для некой тирады, но девушка встретила его взгляд с такой спокойной решимостью, что он вновь закрыл свой рот и просто пожал плечами. Тем временем ваш несчастный дядя стал спасать свое лицо одним из тех приемов, с которыми мы так хорошо знакомы. «Я надеюсь, – строго произнес он, когда от его поведения уже ничего не зависело, – я надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, какие финансовые потери для моей племянницы повлечет предъявление вами к оплате моих векселей».

– И как вы думаете, что ответил мосье на это? – голосом, звонким от негодования, продолжал мистер Сэквил. «Мистер Баркли, – сказал он, – я никогда не интересовался приданым вашей племянницы».

– И после этого, в тот же самый вечер, она смогла благосклонно отнестись к его предложению! – взорвался я. – О, я знаю, что именно она при этом говорила себе: что она выходит замуж за мосье только для того, чтобы спасти своего дядю от разорения; что он предоставил ей кров и все такое прочее. Но если у Сен-Лаупа нет денег, если она не сможет с определенного дня называть себя графиней, то хотел бы я знать…

– Но если бы у француза не было денег, он не смог бы спасти предприятие вашего дяди.

Более того. Вы должны понимать, что девушкой движут самые чистые побуждения. – Пастор, защищая Фелицию, начинал горячиться. – Но иногда я задумываюсь над тем, должна ли молодая жизнь приносить себя в жертву во имя жизни уходящей. Меня очень удивляет это, даже если подобное и происходило во времена двухсотлетней давности. Яне смог бы принять такой жертвы. Но я мог бы использовать потерявшие прежнюю ценность религиозные предрассудки своей паствы для того, чтобы, манипулируя ее мнением, заставить мосье де Сен-Лаупа, спасаясь от правосудия, бежать без гроша в кармане из страны.

– Правда, я только обдумываю эту возможность, – продолжал он; но так как я заметил, что звуки негодования исчезли из его голоса и в нем зазвучала иная, капризная нотка, я понял, что отвлекшие его мысли устремились от меня и Фелиции, от той мучительной, причиняющей тяжелую боль темы, целиком поглотившей меня, в другом направлении. – Существуют некоторые странные совпадения между поступками мосье де Сен-Лаупа и опустошительными набегами того громадного волка. Первое нападение хищника произошло в ночь после приезда француза в город. И из трупа старого Пита при его приближении заструилась кровь. Он занял дом старика, столь вовремя освободившийся для него.

– В день своего приезда Сен-Лауп откровенно высказал свою уверенность в том, что будет владеть домом Армиджа. – озадаченный мыслями пастора, вставил я.

– Все теплее и теплее! А я и не знал об этом.

Но продолжим. Двумя вечерами позднее в доме вашего дяди в присутствии мосье я развлекаю мисс Фелицию рассказом об оборотнях, показав тем самым Сен-Лаупу, что один член этого общества – и, скорее всего, лишь один – кое-что знает об этих существах. Кроме того, я язвительно пошутил над ним насчет кровоистечения из трупа. И волк убивает моего дога Неро. В ту же ночь волк из засады нападет на меня и почти достигает своей цели. Вспомните также, что познее той же ночью, когда мы в ночном дозоре патрулировали улицы городка, мы встретили мосье де Сен-Лаупа. Он ходил взглянуть на свое новое имение, сказал он нам. Затем он уехал в Нью-Йорк, и в это время до тех пор, пока не привезли его собаку, в нашем городе не было ни единого случая насилия. Вспомните, как откровенно высказался мосье о том, что его животное на звано им в честь кардинала де Реца, а отнюдь не в память о казненном ликантрописте, как посмел предположить я. И никто не знает, какие именно чувства он при этом испытывал.

– В город привозят его собаку, – продолжаю я, – зверя силы необычайной и готового на любую жестокость; и случаи нападения волка начинаются вновь. Де Рец обожает мисс Фелицию, не любит меня и ненавидит вас. Лошади боятся пса. Слуги в ужасе от него. Засовы и решетки не являются для него по ночам преградой, утверждают они. Остальные собаки ненавидят его, но не осмеливаются и приблизиться к нему. Тем временем кто-то по ночам начинает посещать дом старого Пита – еще по одному странному стечению обстоятельств – до тех пор, пока не привозят Де Реца. Обратите внимание, с какой легкостью я мог бы направить по следам француза мысли моих прихожан прямо в XVI век.

– Как вы столь уверены в ваших датах? – с любопытством спросил я.

– Я веду дневник – одно из моих оправданий против греха праздности. Мне не понравился этот человек с того самого момента, как я впервые увидел его. Я не доверяю ему. Бог простит меня, но, боюсь, что в псалмах царя Давида я нашел основания этому чувству. Я делал заметки о тех из его передвижений, о которых слышал.

Де Рец интересовал Псалмопевца[2].

– Существует реальная возможность использования ваших сведений, – сказал я; и затем я рассказал пастору о том, что пришло мне на ум: несмотря на то, что смерть старого Пита, убийство Неро и другие нападения, должно быть, были совершены волком, убийство клерка эсквайра Киллиана и две атаки на меня могли быть осуществлены собакой.