Высокая вода - Донна Леон

— Вы получили какой-нибудь ответ от Хайнегера или ваших банковских друзей?

— Будет во второй половине дня, комиссар.

— Хорошо. До того я бы хотел, чтобы вы полистали дела и, может быть, нашли мне одну фамилию, капитана из римского отдела хищений художественных ценностей. Какой-то Джулио. Мы с ним связывались по поводу кражи в церкви Сан-Джакомо-дель-Орио. Года четыре назад. Или пять.

— Не знаете ли вы, где лучше искать, синьор?

— Под моим именем, поскольку я писал отчет, под названием церкви, или, возможно, под шапкой: кража произведений искусства. — Он немного подумал и добавил: — Вы можете проверить запись о некоем Сандро — Алессандро то бишь — Бенелли, его адрес должен быть в Сан-Лио. Я думаю, что он еще в тюрьме, но там может упоминаться капитан. Мне кажется, он давал письменные показания для суда.

— Конечно, синьор. Сегодня?

— Да, синьорина, если можно.

— Сейчас же и займусь. Может, я смогу найти что-нибудь до обеда.

Оптимизм юности.

— Спасибо, синьорина, — сказал он и повесил трубку.

Телефон тут же зазвонил, и это оказался Леле.

— Я не мог разговаривать, Гвидо. У меня в студии был кое-кто, кто мог быть тебе полезен в этом деле.

— Кто? — Леле не ответил, и Брунетти извинился, помня, что ему нужна информация, а не ее источник. — Извини, Леле. Забудь, что я об этом спросил. Что он тебе сказал?

— Похоже, что Dottore Семенцато был человеком разносторонних интересов. Он не только был директором музея, но еще и теневым партнером в двух антикварных лавках, здесь и в Милане. Человек, с которым я говорил, работает в одном из этих магазинов.

Брунетти подавил желание спросить, в котором. Вместо этого он хранил молчание, зная, что Леле расскажет ему все, что сочтет нужным.

— Похоже, что к владельцу этих магазинов — не Семенцато, а официальному владельцу — попадают произведения, которые никогда не появляются в открытой продаже. Мой недавний собеседник сказал, что дважды на его памяти такие произведения по ошибке вносились в торговый зал и распаковывались. Как только владелец это замечал, он снова их запаковывал и уносил, говоря, что они для его личной коллекции.

— И ты не узнал, что это были за предметы?

— Один — китайская бронза, а другой — доисламская керамика. Еще мой посетитель сказал, и я подумал, что это может тебя заинтересовать, что он совершенно уверен, что видел фотографию этой керамики в статье об украденных из Кувейтского музея экспонатах.

— Когда это случилось? — спросил Брунетти.

— Первый раз с год назад, а потом три месяца назад, — ответил Леле.

— А еще что-нибудь он рассказывал?

— Да, что у владельца есть несколько клиентов, имеющих доступ к его частной коллекции.

— Откуда он знает?

— В разговоре с этими клиентами его хозяин иногда упоминал произведения, которых в магазине не было. Или он звонил одному из таких клиентов и говорил ему, что в определенный день тот получит некую вещь, но она так и не появлялся в магазине. Хотя потом становилось очевидно, что продажа состоялась.

— Почему он тебе это рассказал, Леле? — спросил Брунетти, хотя и знал, что спрашивать не следовало.

— Мы вместе работали в Лондоне много лет назад, и тогда я ему оказал несколько услуг.

— А откуда ты знал, что надо спросить у него, а не у кого-то еще?

Вместо того чтобы обидеться, Леле засмеялся:

— А я начал расспрашивать про Семенцато, и некто посоветовал мне поговорить с моим другом.

— Спасибо, Леле. — Брунетти понимал, как понимают все итальянцы, что плотная паутина личных одолжений опутала всю общественную систему. Все кажется таким невинным: кто-то поговорил с приятелем, перемолвился с кузеном, вот и обменялись информацией. И с этой информацией достигнут новый баланс дебета и кредита. Рано или поздно все будет уплачено, а все долги взысканы.

— Кто хозяин этих лавок?

— Франческо Мурино. Он неаполитанец. Я имел с ним дело, когда он только открыл здесь свой магазин, довольно давно. Это un vero figlio di puttana.[26]Если совершается что-нибудь неблаговидное, он тут как тут — явился за своей долей.

— Он не тот ли, чей магазин на Санта-Мария-Формоза?

— Да, знаешь его?

— Только с виду. Он никогда не попадался, по крайней мере я ничего не знаю.

— Гвидо, говорю тебе, он неаполитанец. Конечно, он не попадался, но это не значит, что он невинен как агнец. — Леле говорил с такой страстью, что Брунетти стало интересно, что за дела у него могли быть с Мурино в прошлом.

— Кто-нибудь еще что-нибудь говорил о Семенцато?

Леле издал звук, выражающий омерзение.

— Ты же знаешь, как бывает, когда кто-нибудь умирает. Никто не желает говорить правду.

— Да, мне один человек как раз сегодня утром сказал то же самое.

— А что тебе еще сказали? — Кажется, Леле спрашивал с подлинным любопытством.

— Что надо подождать пару недель, и тогда люди снова начнут говорить правду.

Леле рассмеялся так громко, что Брунетти отодвинул трубку подальше от уха и держал так, пока тот не успокоился. Потом Леле сказал:

— Как они правы. Но я не думаю, что надо ждать так долго.

— Значит ли это, что еще есть что о нем рассказать?

— Нет, я не хочу сбивать тебя с толку, Гвидо, но один или два человека не были слишком удивлены, что его вот так убили. — Когда Брунетти спросил, что тот имеет в виду, Леле добавил: — Похоже, у него были связи с южанами.

— Они теперь интересуются искусством? — спросил Брунетти.

— Да, кажется, наркотиков и проституток уже недостаточно.

— Я полагаю, надо бы сейчас же удвоить охрану в музеях.

— Гвидо, у кого они покупают картины, как ты думаешь?

Не одно ли это из доказательств разрастания спрута — мафия соревнуется с «Сотбис»?

— Леле, насколько можно доверять людям, с которыми ты говорил?

— Тому, что они сказали, можно верить, Гвидо.

— Спасибо, Леле. Если услышишь о нем что-нибудь еще, дай мне знать, пожалуйста.

— Обязательно. И знаешь, Гвидо, если в это втянуты джентльмены с юга, ты бы поосторожней, а?

Нежелание людей произносить слово «мафия» свидетельствовало о том, что эти джентльмены уже вошли в силу здесь, на севере.

— Конечно, Леле, и еще раз спасибо.

— Я серьезно, — сказал Леле перед тем, как положить трубку.