Высокая вода - Донна Леон

— И что вы сделали?

— Я подняла трубку и стала петь в нее, как будто там кто-то был на другом конце, как будто никто не видел, что провод выдернулся. — Она поставила свой стакан на стол, поднялась и в отчаянии заломила скрещенные руки, потом, совершенно спонтанно, запела последние фразы из арии: «Nell'ora del dolor perchè, perchè, Signor, ah, perchè me ne rimuneri cosi?»

Как она это делает? После обычного разговора, без подготовки, прямо к этим чистым плывущим звукам?

Брунетти рассмеялся, пролив шампанское себе на грудь. Бретт поставила бокал на стол и прижала ладони к уголкам рта.

Флавия, так же спокойно, как будто сходила на кухню проверить жаркое и нашла его готовым, села обратно на свой стул и продолжила рассказ:

— Скарпиа пришлось повернуться спиной к зрителям, так он хохотал. Впервые за месяц я почувствовала к нему симпатию. Мне было почти жалко, что придется убить его через несколько минут. У режиссера весь антракт была истерика, он орал, что я сгубила его детище, и клялся, что никогда больше не будет со мной работать. Ну, это очевидно, не так ли? Отзывы были ужасающие.

— Флавия, — пожурила ее Бретт, — это были рецензии на постановку, а тебя превозносили.

Как будто объясняя что-то ребенку, Флавия сказала:

— Меня всегда превозносят, cara.

Вот так просто. Она обратила свое внимание на Брунетти.

— К этому фиаско она и прибыла, — сказала она, показывая на Бретт, — чтобы провести Рождество со мной и моими детьми. — Она несколько раз покачала головой. — Прибыла после того, как отвезла в Токио тело той молодой женщины. Нет, это не было счастливое Рождество.

Брунетти решил, что несмотря ни на какое шампанское он все еще хочет побольше узнать о смерти ассистентки Бретт.

— А не поднимался ли тогда вопрос, что это могло быть не случайно?

Бретт покачала головой, забыв о бокале на столе.

— Нет. Время от времени мы все поскальзывались, когда ходили по краю раскопа. Один из китайских археологов упал и сломал лодыжку за месяц до этого. Так что тогда мы все были уверены, что это несчастный случай. Мог быть, — добавила она совершенно неубедительно.

— Она работала здесь на выставке? — спросил он.

— Но не на открытии. Я сначала приехала одна. А Мацуко наблюдала за упаковкой, когда предметы отправляли в Китай.

— А вас тут не было? — уточнил Брунетти.

Бретт долго колебалась, поглядывая на Флавию, наклонила голову и сказала:

— Да, меня не было.

Флавия опять взяла бутылку и плеснула шампанского в бокалы, хотя это требовалось только ей.

Некоторое время все молчали, потом Флавия спросила у Бретт, скорее утверждая, чем спрашивая:

— Ведь она не говорила по-итальянски, правда?

— Не говорила, — ответила Бретт.

— Но они с Семенцато оба говорили по-английски, насколько я помню.

— Ну и что из того? — спросила Бретт, и в ее голосе Брунетти услышал непонятно чем вызванный гнев.

Флавия цокнула языком и повернулась с наигранным возмущением к Брунетти.

— Может, правду говорят про итальянцев, что мы с большей симпатией относимся к мошенничеству, чем другие народы. Понимаете, да?

Он кивнул.

— Это значит, — объяснил он Бретт, когда увидел, что Флавия не собирается этого делать, — что Мацуко могла здесь общаться с людьми только через Семенцато. Они оба знали английский.

— Подождите, — сказала Бретт. Она уже поняла, что они имеют в виду, но явно восприняла это без удовольствия. — Значит, Семенцато виновен, или вроде того, и Мацуко тоже? Только потому, что оба говорили по-английски?

Ни Брунетти, ни Флавия ничего не ответили.

— Я работала с Мацуко три года, — продолжала Бретт. — Она была археологом, музейным работником. Вы двое не можете просто так заключить, что она была воровкой, не можете вот так походя выносить обвинительный приговор без информации, без доказательств.

Брунетти заметил, что, когда они таким же образом обвиняли Семенцато, проблем не было.

Однако никто не собирался ей отвечать. Прошла почти целая минута. Наконец, Бретт откинулась на спинку, потом потянулась и взяла свой бокал. Но пить не стала, только покрутила шампанское в бокале, а потом поставила его обратно на стол.

— Бритва Оккама, — сказала она по-английски уже совершенно спокойно.

Брунетти подождал, не заговорит ли Флавия, думая, что, может, ей понятен смысл, но Флавия ничего не сказала. Так что он спросил:

— Чья бритва?

— Уильяма Оккама, — повторила Бретт, не сводя глаз с бокала. — Это средневековый философ. Я думаю, английский. У него была теория, согласно которой правильным является то решение проблемы, которое наипростейшим образом использует имеющиеся факты.

Сэр Уильям, поймал себя на мысли Брунетти, явно не был итальянцем. Он глянул на Флавию и по ее поднятым бровям понял, что она думает так же.

— Флавия, можно мне выпить чего-нибудь другого? — спросила Бретт, держа полупустой бокал.

Брунетти заметил, что Флавия колеблется. Она бросила подозрительный взгляд на него, потом опять на Бретт, и он подумал, что именно так смотрит на него Кьяра, когда ей велят сделать что-то, для чего ей надо выйти из комнаты, где они с Паолой обсуждают вещи, о которых дочке не положено знать. Плавным движением она поднялась, взяла бокал Бретт и пошла на кухню. У дверей она задержалась ровно настолько, чтобы сказать через плечо:

— Я дам тебе минеральной воды. Я постараюсь как можно дольше открывать бутылку.

Дверь хлопнула, и она исчезла.

К чему бы это все, подивился Брунетти.

Когда Флавия ушла, Бретт сказала ему:

— Мы с Мацуко были любовницами. Я никогда не говорила Флавии, но она все равно догадывается.

Громкий лязг на кухне подтвердил ее правоту.

— Это началось в Сиане, примерно через год после ее приезда на раскоп. — И пояснила: — Мы вместе готовили выставку, и она написала раздел для каталога.

— Ее участие в выставке — это была чья идея? — спросил Брунетти.

Бретт не пыталась скрыть свое раздражение.

— Моя или ее — не помню. Просто так вышло. Мы как-то ночью об этом разговаривали. — Несмотря на синяки, было видно, что она покраснела. — А утром было уже решено, что она напишет статью и отправится со мной в Нью-Йорк.

— Но в Венецию вы приехали одна? — спросил он.

Она кивнула.

— Мы обе вернулись в Китай после открытия выставки в Нью-Йорке. Потом я прилетела в Нью-Йорк, чтобы подготовить экспозицию к транспортировке, а Мацуко присоединилась ко мне в Лондоне, чтобы помочь развернуть экспозицию. Сразу после этого мы обе вернулись в Китай. Потом я опять полетела в Лондон, чтобы упаковать все для отправки в Венецию. Я думала, что она прилетит сюда к открытию, но она отказалась. Сказала, что хочет… — у Бретт перехватило горло, она прокашлялась и повторила: — Она сказала, что хочет, чтобы венецианская выставка была полностью моей.