Новый дом с сиреневыми ставнями - Галина Артемьева

– Ты одна? Или замужем? – начала Таня восстанавливать ход послешкольных событий их жизни.

– И не одна. И не замужем. У меня двое детей. Дочке семнадцать, на первом курсе медицинского. Сыну будет шестнадцать через месяц. Так что – не одна. А с мужем разошлись, уже лет пять как.

– Ничего себе! Ну ты и успела! Так ты и бабушкой сможешь скоро стать!

– Запросто. У нас все в роду как-то рано рожали. Так повелось. Я же сразу после школы, как в институт поступила, так и замуж вышла.

– Не жалеешь, что так рано?

– Как жалеть о том, что есть? Смысла в этих жалениях – ноль. Жалею о другом… Ну – ладно. Ты как?

– Я… С чего же начать? Я замужем. Вроде. Пока. Детей нет.

– Вроде… Пока… – подхватила Дана и опять понимающе улыбнулась. – Ты не изменилась, Танька. Такая же маленькая и осталась.

И вдруг от этой доброй и снисходительной Даниной улыбки Таню прорвало. Она заревела. Так, как ревела в детстве от смертельной обиды. Как грозовое небо вдруг, в момент разражается бурным дождем, так разразилась Таня накопившимися в сердце слезами.

– Дан, у меня, может, как раз и есть ребенок… Не смейся, я глупо говорю. Может… Ну – я беременная сейчас. Ох… И… Я здоровая была всегда. Пошла анализы делать. Потом врач мне говорит: «Ты беременная, и у тебя ВИЧ», – Тане, ревевшей довольно громко, говорить приходилось шепотом, хотя кресла вокруг пустовали.

Выражение лица Даны вроде бы не изменилось, она по-прежнему слушала внимательно, заинтересованно. Только, пожалуй, взгляд ее сосредоточился, приобрел некую особую профессиональную цепкость. Она взяла мокрую от слез Танькину руку, погладила ее и велела:

– Продолжай.

– И я все думаю, как это могло у меня получиться, откуда. Я ума не приложу. Мы с мужем повенчанные, понимаешь? Но других возможностей подхватить этот вирус не было у меня. Ни операций, ни переливаний крови. Ну, ничего такого. Совсем. Получается – от мужа, да? Я ему не изменяла. Значит – он? Ребенок, врач сказал, может родиться здоровым. Кормить я его не смогу. Но главное – что же? Мужу верить нельзя? Как быть мне со всем этим? Вот – я мечусь. В Швейцарию зачем-то полетела. Мне там делать нечего, в общем-то. Полетела. Потому что мужу говорить не хочу. А боюсь, что не выдержу…

– Стоп, – приказала Дана. – Задам вопрос. Где наблюдаешься?

– Ты про гинеколога?

Дана кивнула.

– Это частная клиника. Очень хорошая. И врач хороший – он по рекомендации мамы. У нее учился. Практика у него огромная, все к нему стремятся.

– Замечательно. Теперь скажи: ты сколько анализов сделала?

– На ВИЧ, да? Вот вчера как раз второй сдала. Теперь через две недели будет известно. Улетела, чтоб с ума дома не сойти. У меня мысли все время на одно соскакивают.

– В той же самой клинике сдала? – продолжала свои вопросы Дана.

– Да, в той же самой. Саша, ну, врач мой, Александр Иванович, он сразу сказал, что бывают ошибки и назначил нам с Олегом, мужем, приехать и сдать вместе. А я решила, что сначала сама еще раз сдам. Вдруг – ничего не будет. Зачем сейчас все это заваривать? Но я теперь думаю, что скорее всего будет… – Таня плакала не переставая, и вопреки тому, что она сейчас утверждала, надежда на добрый исход ожила в ее душе.

– Та-ак, – протянула Дана. – Давай исходить сейчас вот из чего. Возможно, все так и есть. Анализ подтвердится. Тогда будем думать, как быть в этом случае. Но пока – пока рано вот так вот раскисать, как ты сейчас. Почему? Ошибки бывают нередко. Описаны случаи. Помнишь, давно, мы еще в школе, может, учились, случай был. Все о нем говорили. Девчонка на диспансеризации сдала анализы, ей говорят, что, мол, СПИД у тебя. Пристыдили даже. А она еще девственница была, не целовалась ни разу. Она пошла домой и руки на себя наложила. А анализ соврал. Ошибочный был анализ, понимаешь? Поэтому всегда назначаем повторный. В принципе, этот твой Саша мог бы тебе сразу не говорить о результате, зная, что ты беременна, зная, что там сейчас с тобой может твориться только из-за одной беременности самой по себе. Просто пригласил бы на еще один анализ… С другой стороны, он должен был предупредить. Обезопасить мужа, наконец. Неясно же пока, откуда. Но, если бы коснулось меня, я бы в другом месте сделала повторный тест, не там, где в первый раз. Не знаю даже почему. Просто – мне захотелось бы пойти в другое место. Скажем так: на всякий случай.

– Но я и раньше кровь там сдавала. Все было хорошо. В том же самом месте. А теперь… Именно когда беременность… Я все тянула, знаешь. Дом строила, чтоб потом рожать. Дура. У меня бы уже десять детей могло быть, а я хотела, чтоб все было идеально, все условия хотела создать…

– Подожди-подожди. Собирайся-ка ты с силами. Знаешь поговорку – «Когда у тебя не остается выбора – становись отважным». Сначала надо узнать. И чтоб наверняка. Без ошибок и фантазий. Ничего дальше планировать нельзя. Никаких версий не надо строить. Сейчас только одно: подтвердить или опровергнуть. Знаешь, что можно? Я же еду в крупнейший медицинский центр. Я могу тебе там устроить анализ. Заплатить придется сколько-то. Недорого. Но у них тоже дней десять – двенадцать делают. Зато – независимая экспертиза. Что скажешь?

– Конечно, – согласилась Таня. – По крайней мере, если скажут «да», так будет «да». Со всех сторон.

– Люблю получать информацию из разных источников. Объективности ради, – пояснила Дана. – Завтра же с утра пойдем. У меня все мои дела только послезавтра начнутся. Я хотела по городу побродить, передохнуть. А то потом три недели работы: я буду оперировать, свои штучки показывать, другие – свое. Не будет времени свободного совсем.

– Я рада тебе, – сказала Таня. – Никому так не была бы рада, как тебе сейчас.

Самолет начало потрясывать. Зажглась табличка «Пристегните ремни».

– Господи, спаси и помилуй, – попросила тихо Дана.

Таня принялась читать про себя молитву «Отче наш». Она была всем сердцем уверена, что молитвой помогает самолету благополучно передвигаться в воздушных потоках. Как-то в Интернете она прочла расшифровку последних фраз экипажа рухнувшего самолета. Собственно, ничего особенного последние мессиджи миру собой не представляли: сплошной и непрерывный, нечеловеческий даже, можно сказать, мат. И только один выкрик, как в расшифровке объяснялось, юного практиканта: «Не убивайте!» Остальное – бессмысленная похабщина. И комментарий старого, опытного пилота: мы, мол, в воздухе такого себе не позволяли. Боязно было. Зло – тяжкий груз.

Она тогда всем сердцем откликнулась: злые слова весят гораздо больше, чем кажется говорящему. Почему же не слова молитв вылетали из глоток обреченных существ? Не сплошное «Господи, помилуй!», не «Спаси и сохрани!», не «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей!»? Ведь только это подняло бы ввысь! Почему же выкрикивалось то, что ускоряет падение?

Не ведали, что творили… А кто должен ведать? Есть кто-то, кто должен? Хотя бы самому себе?