Новый дом с сиреневыми ставнями - Галина Артемьева

Ольга тогда, вернувшись из гостей в общежитие, подробно описала сцену завершения прощального ужина в письме к Тане. Она не переставала удивляться: все же люди прожили вместе почти тридцать пять лет, вырастили двоих детей, не скандалили, работали много, нажили своими трудами столько всего – почему бы не продолжать жить вместе? Потом ей довелось узнать и о причине развода. Дело оказалось в том, что у профессора в течение многих лет была женщина на стороне. Жена, в принципе, могла быть спокойна: речь о разводе не шла, мало того, муж категорически отказывался разводиться, если она заводила об этом речь. Но любовницу при этом не оставлял. И искренне не понимал, чем, собственно, жена недовольна. То, что подобные ситуации капля за каплей подтачивают самый прочный фундамент брака, мужчине понять очень трудно. В конце концов жена не выдержала и подала на развод. Профессор сопротивлялся разводу как мог. Но развод состоялся. За ним последовало решительное и бесповоротное расставание с любовницей. Странно устроены мужчины: или все, или ничего. Можно ли всему этому найти объяснение?

Прошло еще два месяца. Близилась осень, срок стажировки подходил к концу. Ольга уезжала с огромным сожалением. Она знала, чего бы хотела от жизни: устроить частный пансион для небольшого числа детей-даунов где-нибудь в горах Швейцарии. Учить их с раннего детства и любоваться результатами. Ей хотелось очень много трудиться, но чтоб никто не мешал, не пытался отнять хорошо налаженное дело, как это всегда случается на ее родине. Кроме того, она понимала, что будет скучать по своему учителю, к которому испытывала нечто вроде влюбленности. Она понимала, что так быть не должно. Он был старше на тридцать шесть лет. Но чувство-то было! Ни на что не похожее чувство, что предстоит расстаться с дорогим человеком. Может быть, даже самым дорогим…

Накануне отлета она зашла в его кабинет попрощаться. Они стояли друг против друга. Оба не находили слов.

– Я люблю вас, Бруно, – сказала Ольга прямо.

Некоторое время он молчал, не сводя глаз с ее лица. Она тоже молчала, ужасаясь тому, что наделала.

Вдруг он сделал шаг ей навстречу и прижал ее к себе.

Они молчали, обнявшись.

Но это было другое молчание. Молчание любви.

Она так и не улетела домой. Они очень быстро поженились. Университет Ольга заканчивала в Цюрихе. И все годы жизни с мужем она не может поверить своему счастью. В чем-то она беспрекословно слушается свою вторую половину. В чем-то идет наперекор. Родила двоих детей – наперекор. Муж не хотел. Боялся, как она будет растить детей одна, если что. Но Ольга и слышать не желала ни о каких «если что». Швейцария – страна долгожителей. У Бруно отец жив и здоров.

Таня прилетела в их дом впервые на крестины Олиного первенца. В тот самый дом с сиреневыми ставнями, о котором потом мечтала, копию которого отстраивала под Москвой, откладывая из-за стройки рождение собственного ребенка.

– Поехали сейчас все вместе к нам, а? – предложила Ольга, глядя на Дану. – У нас сегодня гости будут, я с утра уже всего наготовила. Переночуете у нас, потом я вас с утра отвезу куда скажете.

– С удовольствием, – согласилась Дана, – только сейчас своему встречающему скажу.

Она отошла и коротко переговорила с молодым человеком, державшим в руке табличку с ее именем.

– Можем ехать. Тань, нас завтра в госпитале утром ждут, – сказала она, вернувшись.

Они отправились в путь, восхищенно и умиротворенно наблюдая за картинками благодатной жизни, проносящейся за окнами машины. Когда-то, в далеком детстве, во времена, когда отдыхать ездили на поезде, Таня любила стоять у окна и смотреть на проплывающие мимо пейзажи, представляя себе, как она вдруг – прыг! – и оказывается в особо приглянувшемся месте: среди светлых тоненьких березок в бескрайнем поле или возле аллеи величественных пирамидальных тополей под южным небом. Воображение разыгрывалось: и тут выскочить бы, и тут, и тут. Позже такое жадное желание исчезло. Она уже хорошо представляла себе жизнь людей за манящими картинками.

Но в Швейцарии все честно. За идиллической красотой и чистотой природы, за умопомрачительными пейзажами, уютными крестьянскими деревянными домиками, утопающими в цветах, стоят многовековые непрерывные самоотверженные усилия целых поколений. Горная страна, поражающая иноземцев своим сказочным декоративным уютом, на самом деле постоянно подвергает своих жителей серьезным, нешуточным испытаниям. Снежные лавины, оползни, бураны, камнепады – это обыденность жизни в горах. Как-то Таня рассматривала приглянувшуюся ей картину в антикварной лавке. Типичный пейзаж: горы на горизонте, на переднем плане высокое дерево рядом с маленькой часовенкой.

– Это тут, немного повыше, в Обердорфе. Когда-то, лет тридцать назад, там целая деревня стояла. Потом с гор сошла лавина. Ничего не осталось. Вот – часовню построили, – пояснил хозяин лавки.

Характер народа удивительный. Упорные, упрямые, честные труженики, ценящие дисциплину, основательные и при этом улыбчивые, готовые прийти на помощь, ценящие веселье и добрые чувства.

Они ехали мимо озер, все выше и выше в горы. Оля уверенно вела машину. Совсем стала швейцарской крестьянкой: круглощекая, румяная, ясноглазая, крепкие ноги обуты в удобные ботинки на шнуровке, бергшуэ, специально созданные для ходьбы по горам. Здоровая, надежная, полная сил молодая мать семейства. Залюбуешься.

Крутой поворот – и перед ними солидный крестьянский двор. Большой хозяйский дом в четыре этажа, обшитый деревом, покрытый черепицей. Ставни на окнах.

– Зеленые!.. – ахнула Таня.

– Дом подкрашивали летом и ставни поменяли. Дети так решили, – кивнула Ольга. – А ты у себя сиреневые сделала?

– Конечно! Я с первого взгляда в них влюбилась.

– Мне тоже нравились сиреневые. Ну ладно, к тебе теперь буду приезжать любоваться.

Их уже выбежали встречать. Тане на шею бросилась девочка лет восьми, прижалась к ней, засмеялась, заворковала в самое ухо, шепелявя, на швейцарском немецком:

– Ты мое счастье, ты мое сердце…

Танино сердце растаяло окончательно.

– Ах ты моя радость, – засмеялась она, целуя пухленькую щеку ребенка.

Вот они, Олины воспитанники. Дети с синдромом Дауна. Любимые чада. Удивительно, сколько в их сердечках добра и тепла, как щедро дарят они свою любовь окружающим. Их немало на белом свете: на семьсот новорожденных детей приходится один такой ребенок. У них вместо сорока шести хромосом – сорок семь. В норме – 23 пары хромосом. И вот при некоем сбое системы двадцать первая хромосомная пара вместо двух обладает тремя копиями. Дети с таким хромосомным набором особенные. И подход к ним нужен особенный. Рождаются они почти на одно лицо, с узкими глазками, слегка плоскими лицами. Они труднее постигают человеческие правила, но постигают. Однако на добро отвечают таким редким добром, какое почему-то полноценным людям неведомо. О них говорят: сердце, где обида не живет. Зачем-то Бог посылает таких малышей людям. Раньше думали, в наказание. Сейчас, когда научились находить с ними общий язык (а общим языком оказался язык любви, терпения, добра), стали думать иначе. На радость многим они приходят в этот мир. К тем, кто разучился видеть эту простую радость, но кому дается шанс что-то исправить в своей окаменевшей душе. Люди учатся у них доброте, отзывчивости, заботливости.