Куплю чужое лицо - Сергей Дышев

Но Пат все равно не возвращалась. Я вылез из ванны, тупым взглядом проводил стремительно исчезающий в отверстии ванны водоворот. В упрощенном виде он напоминал мою жизнь. Я несколько раз подходил к окну, оставляя на полу мокрые отпечатки. Во дворе бегали хмурые собаки, они лаяли друг на друга – делили зону влияния.

Я спустился вниз, собаки уже рассеялись, видно, поделили территорию. Обошел дом, боясь упустить ее. У нее не было ключа, она ушла, захлопнув дверь. Подсознательно я чувствовал, что Пат звала меня – она попала в беду. Я бегал до тех пор, пока не заледенели мои мокрые волосы. Пришлось вернуться в квартиру.

Очень быстро стемнело – белый свет померк на глазах. Все это время я кругами ходил по квартире и в тысячный раз бросал взгляд на часы. Тянущееся время воспринималось как нечто живое и враждебное.

…Около полуночи открылась входная дверь, я подскочил, как гуттаперчевый мальчик. Но это пришел сосед. Он аккуратно постучал ко мне, я распахнул настежь, чтобы выпустить свое горе. Красницкий сразу все понял и сказал, что девчонку надо спасать. Он предложил свой мотоцикл, и я уже было собрался вскочить на него и кружить, кружить по Москве под бледными фонарями дорог. Но когда я схватил куртку, прозвучал робкий звонок – короткий и жалкий. В один прыжок я был у двери. На пороге стояла она, без шапки, несчастная, замерзшая, как цыпленок из морозилки.

– Где ты была? – набросился я. – Я чуть не помер от переживаний! Где твоя шапка?

– Мне холодно! – еле прошептала она.

Я раздел ее, затащил в ванную, тело ее было холодным, как лед. Даже в горячей воде она продолжала дрожать. Я присел рядом с ней на корточки. Она пыталась оправдаться, стараясь побыстрей рассказать о том, что случилось с ней. Но получалось еще хуже, она запиналась, подыскивая слова, переходила с английского на тайский. Я пытался успокоить ее: «Потом расскажешь о своих похождениях!» Пат просила прощения, зубы стучали, она не умолкала. В конце концов картина прояснилась.

Девочка решила, что не может быть нахлебницей и дармоедкой, а должна зарабатывать, как это делала с самого детства. Иначе раздраженный неудачами белый человек, который и не помышлял на ней жениться, мог выкинуть ее на улицу. И Пат, чтобы мне, скотине, провалиться от позора, пошла заниматься бизнесом! В чужом городе, не зная никого и ничего!

Наблюдательная девочка подметила, как тут подрабатывают нищие старушки: покупают и перепродают всякую мелочь: сигареты, воду, пиво, зажигалки. И как только я ушел на поиски заработка, она сложила в пакет все бутылки, которые нашла в квартире, и сдала их в сарае напротив дома. Там еще брали по дешевке. Потом на эту жалкую мелочь купила «LM», «Marlboro» и прочую дрянь и стала в ряд со старушками. Представляю, как бабульки шипели на смазливую девчонку. Пат сказала, что ей удалось продать десять пачек, потом она купила пятнадцать, и еще раз продала. Видно, ангельское личико было лучшей рекламой табачных изделий. Оставалось только удивляться, как она быстро разобралась с нашими деньгами. Впрочем, Таиланд – большая ярмарка, там дети не знают грамоты, но знают валюту десятка стран. Потом пришел милицейский наряд, и Пат тут же сцапали. Наверное, не обошлось без помощи старушек. Ее повезли в отделение, посадили в клетку к пьяницам и бомжам.

Пат никак не могла понять, за что ее арестовали. Старушек ведь не тронули! Я не смог объяснить ей, почему она «преступница»: нарушила правила проживания в Москве, не зарегистрировалась по месту жительства, торговала в неустановленном месте… А если бы и смог, она все равно ничего бы не поняла, потому как даже любому русскому, приехавшему в Москву, очень трудно понять, почему он должен регистрироваться – будто он террорист или припадочный.

Пат рассказала, что в клетке какая-то огромная грязная баба забрала у нее шапку и спрятала себе под юбку. Потом дежурный, или кто там, «изъял» у нее все деньги и вытолкал на улицу. Она долго блуждала, никто не понимал ее и не мог помочь – никто, кроме меня, в огромном холодном городе. Она в отчаянии ходила по заснеженным улицам, униженная, простоволосая, пока, к счастью, случайно не набрела на наш дом.

Я представил, как она, ограбленная, без копейки в кармане, искала единственного в этой огромной стране человека, который мог спасти ее. Страшная «Russia», где человек, лишенный дома, тут же погибает от холода. Для нее это было выше всех понятий, ребенку страны пальм, где очень много солнца. А тут – дикая реальность умереть на снегу. И – строчка в «хронике происшествий» о тех, кто погиб от переохлаждения. И среди замерзших пьяниц – невесть как оказавшаяся семнадцатилетняя девушка из Таиланда… И возможность мимоходом посудачить или ввернуть что-то поучительное. Я прямо-таки зримо увидел эту гадкую заметку, подписанную каким-нибудь Львом Свищевским.

Я вытер Паттайю насухо, завернул, как ребенка, в полотенце и вынес на руках. Красницкий проводил меня восхищенным взглядом.

Ванна разогрела ее, на щеках уже полыхал румянец, глаза блестели. Я уложил ее в постель, напоил крепким чаем. От ужина она отказалась.

Я был счастлив, потому что она вернулась, была рядом, говорил без умолку, рассказывал про неудачу с рукописью, перескакивал на Красницкого, лучшего друга, который хотел дать мне мотоцикл; она отрешенно улыбалась и едва заметно кивала.

А я еще ничего не понимал. Наконец стал смутно догадываться, отчего глаза у Пат так странно блестят. Я положил руку на ее лоб, он полыхал.

– У тебя температура! – расстроился я. – Ты простыла.

Почему радость всегда с привкусом горечи? Чтобы знали меру и помнили, что за все наступает расплата? Жизнь – это вечный путь к самодовольству. А счастье – всегда в железных рамках на шарнирах. Хочется увидеть дальний горизонт, а кто-то крепко затягивает винты, и понимаешь, что все было лишь ловким обманом, и сожалеешь лишь о том, что прозрение наступило слишком быстро.

Я взял у Красницкого градусник, Пат послушно поставила его под мышку. Она тяжело дышала и, кажется, не воспринимала мои слова. А мне стало плохо, когда увидел серебристый столбик на отметке «39,8».

Я знал, как перевязывать кровавые раны, делать противошоковые инъекции, останавливать пульсирующую струю крови. Но я не знал, что делать с девчонкой, у которой сильнейший жар.

– Надо ей дать что-нибудь жаропонижающее, – предложил Красницкий.

Он тут же принес аспирин. Пат покорно проглотила таблетку, запив водой. Она во всем стремилась сделать мне приятное. Мы накрыли ее несколькими одеялами. Красницкий пожелал ей поскорей выздороветь и ушел к себе.

Я заснул глубокой ночью, прижавшись к полыхающему тельцу. Утром напоил Пат чаем, поставил градусник. У нее было уже за сорок. Надо было вызывать «Скорую помощь». Почему я не сделал этого вчера?

Девушка в телефоне долго допытывала, почему надо обязательно вызывать «Скорую», а не участкового врача. Я пояснил, что никакого врача не знаю, так как недавно живу здесь, а температура очень высокая. «Вызов принят», – наконец смилостивилась трубка.

Бригада приехала через час. Вихрем вошла женщина лет сорока пяти в накинутой на плечи шубе, за ней просеменила медсестра. Еще не усевшись на предложенный стул, врач сразу определила: «Иностранка? Из Китая?»