Тень Аламута - Андрей Басирин

А Гасан не был безумен, нет. Он захватил Аламут. Потом убил султана, а труп выбросил в реку. После чего разорвал на части и съел своего бывшего друга Низама ал-Мулка. Убил бы и Омара (хоть тот ни в чем не виноват), но пройдохе удалось бежать.

Когда же те, кто считал Гасана сумасшедшим, пришли к нему униженно, Старец сказал злым, хриплым голосом:

— Муа-ха-ха! Ну и кто из нас безумец?

А потом убил их и сбросил со стен Аламута.

— Сказка кончилась. Можешь вылезать из-под лавки.

История потрясла мальчишку. Он сидел в ногах дедушки бледный, трясущийся, а по щекам его текли слезы.

— Ну-ну, не хнычь. Настоящие ассасины не плачут.

— Я не плачу! — ребенок с шумом втянул сопли. — Совсем!

«Великая сила — искусство… — подумал Габриэль философски. — Чувство, экспрессия. Но какие глубины смысла оказались сокрыты от мальчишки? Видит Аллах, мне его даже жалко».

— Эй, паршивец, — поинтересовался он. — Что же ты понял в этой истории?

— Я понял… я… я не стану бить Лашида.

— Это почему же?

— У меня есть длузья, деда. И фельсы. Я дам фельс Селиму и два — больсому Абу. Они Лашида отлупят!

Габриэль удовлетворенно прикрыл веки. Его усилия не пропали даром. Из мальчишки вырастет настоящий имам.

Сопливая мордочка просунулась под ладонь.

— Деда, — прошептал счастливый детский голосок. — Мой знаменитый деда. Я так тебя люблю!

Что-то сломалось в красавчике Хасане. Гордый правитель превратился в куклу. Или даже нет — сазана, пойманного умелой рукой рыболова.

Он больше не управлял своей судьбой. Жены Хасана, кладбищенская ведьма, Рошан, Балак — все вертели им как хотели. Марьям только диву давалась: куда делся тот великолепный вельможа, что подошел к ней в пустыне несколько месяцев назад? Где смелый взгляд, гордая посадка головы?

Хасан, сгорбившись, сидел у очага. В его глазах прыгали огненные точки. Сидеть так он мог долго, очень долго. Марьям не знала, что и думать.

— Чего желает мой повелитель? — робко спросила она.

Хасан зябко передернул плечами:

— Какая холодная ночь…

— Повелитель желает одеяло? Или горячего чая? — Ответа не последовало. На всякий случай девушка поставила греться воду. Ее подмывало задать глупый вопрос, что-нибудь вроде: «Любит ли повелитель свою козочку?», но как раз это было запретно. Так же запретно, как дергать гепарда за усы, когда он лакает молоко.

— Видит Аллах, — вдруг пошевелился Хасан, — я люблю тебя, Марьям. Люблю с того самого мига, как впервые увидел. Поэты говорят…

И осекся. Поэтов к месту и без места любила приплетать Ляма. И как это одна глупая женщина моли вызвать в мужчине такое отвращение к поэтам?

— Поэты говорят о своем, повелитель, — Марьям присела рядом с Хасаном. — Я знаю историю о юноше, знавшем слишком много стихов.

— И что с ним случилось?

— Этот юноша встретил девушку — знатную и красивую. И с ним произошло нечто, чему он не знал названия. О, повелитель! В стихах говорится, что влюбленные теряют сон и аппетит. А юноша хотел быть лучшим из влюбленных. Он не ел и не пил, хоть в животе бурчало, а глаза слипались.

В глазах Хасана проснулось любопытство. Горькая предрассветная тоска отступила, забившись в угол. Марьям поймала любимого в сети и с каждым словом всё больше и больше опутывала его:

— Тогда девушка пригласила его на свидание в саду. Беседка, освещенная богатыми светильниками. Стол ломится от яств и дорогих вин. На столе записка: «Не ешь, не пей и не спи до утра — иначе потеряешь меня». Конечно же, юноша твердо решил не есть и не пить. Он лишь отломил ножку от куропатки, запеченной с миндалем и корицей, да попробовал гранатовых зернышек, сваренных в меду.

…Марьям прекрасно знала то, о чем рассказывала. Одни желания влекут за собой другие. Разве может голодный ограничиться птичьей ножкой? И что за сторож из сонного человека? Когда-то ей хотелось выбраться из нищей деревни. Подальше от убогих родственников, голода и бандитов, приходящих из пустыни. Теперь же ей хочется любви. Настоящей — без притворства и пустых слов.

Отчего же так печален ее повелитель?..

— Съеденное и выпитое отяжелило юношу. Его голова склонилась на подушку. «Не будет дурного, если я на миг закрою глаза», — подумал он. И сон напал на него, подобно разбойнику. Пришла девушка, увидела своего любимого спящим среди разоренных блюд и гневно топнула ножкой. «О Аллах! Зачем послал ты мне этого олуха? Ему бы только есть и спать!» Она написала записку: «Убирайся с глаз моих! Еще раз увижу — зарежу!» — и приказала слугам выкинуть несчастного на улицу.

Закипела вода. Не прекращая рассказывать, Марьям заварила чай. Сказка получилась долгой, с неожиданными поворотами и удивительными приключениями. Хасан хохотал, как ребенок.

— Воистину ты развеяла печаль моего сердца! — сказал он, утирая слезы. — Если и есть на земле недотепа, так это юноша, о котором ты поведала. И никто больше!

— О повелитель, это пустяки по сравнению историей об учителе, что помог своему влюбленному ученику спасти девушку, которую украл дэв. Вот это на самом деле…

— Погоди, погоди, Марьям. Довольно историй. Когда их много, они пресыщают. Словно халва, что приятна на вкус, но в животе тяжела и докучлива.

— Тогда партию в шахматы, о повелитель?

— Шахматы? Это хорошая мысль.

Домик, в котором поселилась Марьям, стал для Хасана прибежищем от всех страхов и беспокойств. Балак, жены, Рошан — все они оставались снаружи, за высоким дувалом. Здесь не надо было думать, как защитить город. Не болела голова об исчезающей казне. Не приходилось выслушивать жалобы и доносы царедворцев. Иса не подозревал о существовании этого места, а значит, о брате тоже можно было забыть.

Иса, Иса…

Предательство брата жестоко ранило Хасана. Лишняя соломинка может сломать спину верблюду, хотя не соломинка даже — бревно! Хасан не мог признаться даже себе, но он не верил Рошану. Поверить — значило признать, что младший брат оказался умнее и сильнее его.

— Конечно, замысел повелителя скрыт от меня. — Марьям деликатно потупилась, пряча улыбку — Но разве не запретно ходить чужими фигурами?

Хасан вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна. Он действительно пытался побить ферзем Марьям собственного коня.

— Свет очей моих! Клянусь , ты удержала меня от дурного. И как запретно ходить чужими фигурами, так и запретно жить чужим умом. Я пренебрегу советом Рошана.

— Неужели он советует плохое?

— Этот кафир белое делает черным. Я не знаю ни дня покоя с тех пор, как он пришел в город. Не удивительно ли: он хочет, чтобы я остерегался брата. Брата, которого знаю с младенчества!