Тень Аламута - Андрей Басирин

— Да будет благословенна рука ваша, господин. — Рошан выстрелил, почти не целясь. Ворона каркнула, вспорхнула и, сделав круг над стеной приземлилась почти на то же место.

— Дэвья пропасть, — поморщился Рошан. — Еще стрелу, уважаемый.

Стражник ошалело протянул колчан. Неудачный выстрел? Аллах всемогущий! А перья, что от хвоста полетели — привиделись они ему, что ли?!

На второй раз Рошан целился тщательней. Тенькнула тетива, и птица закувыркалась в траве. Стражник присел от удивления:

— Аллах велик! Вы из купцов-то сами будете?.. Ну, коль дела ваши сделаются бедственны, приходите к Сабиху. Скажете, Басир словечко замолвил. Он-то меня хорошо знает, Сабих ибн Васим!..

Рошан неодобрительно покосился на стражника:

— Зачем позоришь, уважаемый? Чтоб я мастерки охранял да камни, как ты?

Стражник поперхнулся. Когда казначей и гебр уходили от стены, Керим пробормотал:

— Послушай, Рошан. Ходят слухи, будто у огнепоклонников есть могущественные жрецы — маги. Не из них ли ты будешь?

— Не из них, — гебр поскучнел. — Из магов меня уволили. За пьянство и разврат.

Возвращаться от городских ворот оказалось тяжело. Тут бы в квартал горшечников свернуть, потом по мосту — и к дворцу. Но так всегда бывает: привяжется бестолковщина хуже репейника. Что потом ни делай, всё испортишь.

Пути-дорожки вывели Рошана и Керима на базар. День торговый только начинался. Купцы продирали глаза, менялы смотрели хмуро и неприязненно, пытаясь предугадать все опасности и страхи предстоящего дня. Кто пил кофе с кориандром, кто сплетничал. Самые торопыги уже открыли торговлю. Над площадью неслось:

— К нам, к нам, уважаемый! От изюма, урюка силой полнится брюхо!

— Бастурма, плов, лаваш — кушай, драгоценный наш!

— Кувшин, горшок — ай, хорошо! Купи, уважаемый, блюдо — вовек тебя не забуду!

— Эй, красавица: перстеньки, платки, браслеты — заходи, понравится! Видишь то, видишь это? Выбирай, красавица!

Уж на что Керим человек привычный, а и его проняло. Тут приценился, там поторговался. Ни за чем, просто из любви к искусству. И пошло-поехало: глаза разбегаются, уши врастопырку, нос в чайхане.

— Эй, уважаемый! С тебя завтрак, — напомнил Рошан.

— Аллах побрал бы твою памятливость. Идем! Я знаю одно местечко.

— К дэвам местечки. Туда пойдем, слышишь?

Чайхана словно ждала того. Вынырнула из-за угла, красуется: вот она я! По беленым стенам арабески; над дверью изречение из Корана вязью — золотой рика, не иначе. И дух — сытный, жаркий. Мясной, просяной.

Не сговариваясь, путники свернули в гостеприимный хан. Хозяин обрадовался. Почин в любом деле важен, а уж в торговом — сам Аллах велел раннего гостя привечать.

— Заходите, уважаемые, заходите! Первыми будете. Лучшие места, лучший чай.

Рошан и Керим вошли, уселись на помосте среди подушек и одеял. Ноздри щекотал одуряющий аромат сушеных трав. Свет из окна дрожал на дастархане расплывчатым пятном. Жар очага заставлял его колебаться, словно прозрачные волны пробегали по узорам ковра.

Появился чайханщик, неся чашки и горшок с дымящейся лапшой. Ароматы перца, сельдерея, баранины заполнили чайхану. В животе гебра забурчало.

— Кушайте, уважаемые, кушайте. Благословение Аллаха на вас!

Пиалы с простоквашей, лепешки, зелень. Рошан разорвал лепешку, протянул Кериму:

— Ешь, не тушуйся. Сегодня предстоит тяжелый день.

— Тяжелый? Не говори загадками, Рошан. Что за дело постигнет нас сегодня?

— Помнишь крестики на дверях? Как думаешь, для кого они?

Керим огляделся: не подслушивает ли кто? Но нет, не подслушивали. Чайханщик возился у котлов, а посетителей, кроме казначея и его спутника, не было.

— Ты сказал — для ассасинов. — Гебр помотал головой:

— Слушай. Сегодня Тимурташ нападет на город. Не спрашивай, откуда знаю! Сердцем чую.

— Да ну?!

— Ты ешь, ешь, Керим. Время у нас есть. Примерно до полудня.

Пока евнух таращил глаза, гебр принялся за простоквашу. По жаре простокваша шла отлично. Кувшин покрылся мелкими водяными капельками — дышал, сохраняя содержимое холодным.

— И значит…

Дверь отворилась. Вошли двое — в черных шерстяных джуббах с волчьей оторочкой, черных шальварах. Опасные люди, с ходу определил Рошан. Чалмы иначе намотаны, не как местные носят. И говор не местный.

— Эй, хозяин! Чаю нам! — загомонили они. — И другого принеси, чтоб быстро и не возиться. Сыру там, зелени… Да поживее, иначе кровь твоя станет нам дозволена!

Нет такого в заведении у Аллаха (велик он и славен!), чтобы кровь одного мусульманина стала дозволена другому. Но чайханщик засуетился, забегал. Чужаки, кто их разберет? Возьмут да зарежут.

— Что думаешь, скоро они? — спросил первый, усаживаясь.

— Аллах ведает, — ответил его спутник. — Хасан — продувная бестия. Я палец своего доверия в пасть его хитроумия не положу. Но Тимурташу можно.

— Тимурташ — это голова. И Бурзуки голова, но служить я предпочитаю Балаку.

— Балак далеко, и слово его бессильно. А что до меня…

— Не так далеко, как ты думаешь, джинн. Лучше бы тебе меня слушать. Тимурташ — парень не промах.

Такие вот непонятные разговоры они вели. При этом на Керима и Фарроха они обращали внимания столько же, сколько на сажу, что покрывала камни очага.

Голоса перешли на неразборчивый шепот. Чашка Керима дрогнула, выплескивая простоквашу. Евнух закашлялся.

— Тс-с-с! — одними губами произнес Рошан. И медленно — о-очень медленно — потянулся к посоху. К счастью, опасные гости не обратили на это внимания.

Керим вытер белые усы под носом. В глазах его прыгал страх. Когда кровь одного мусульманина бывает дозволена другому? Неужто началось?!

— Тихо, — приказал Рошан. — Сейчас неторопливо поднимаемся… неторопливо, я сказал! Жди, пока встану.

Он подобрал ноги под себя и завозился, словно курица на насесте. Лицо его исказилось мукой. Битая-перебитая спина, ломаные ноги… Всякий обычный человек, увидев, как Рошан встает, проникался горячей благодарностью к богу за то, что с его спиной и ногами всё в порядке.

Наконец Рошан поднялся.

— Эй, спасибо, дорогой, за трапезу, — бросил он хозяину. — Сколько с нас?

Хозяин топтался в дверях с двумя чайниками в руках:

— Аллах да осияет ваш путь! Вы создали почин, так что денег с вас не возьму.

— Видишь, Керим? Ты всё еще должен мне завтрак.

— Иблис ворожит этому кафиру, — сквозь зубы мотал казначей. — Доброму мусульманину бесплатный нож в брюхо дозволен. А этому…