Нежная война - Джулия Берри

Хейзел не могла остановиться. Она идеализировала его и ничего не могла с этим поделать.

– Кажется, он просто мужчина мечты, – сказала Колетт.

Я была готова начать выплачивать ей зарплату.

– Я только надеюсь, что война… не изменит его. Понимаешь, о чем я?

Колетт задумчиво посмотрела на Хейзел.

– Война его изменит. Это неизбежно.

У Хейзел упало сердце.

– Но она не должна изменить твое отношение к нему. И его отношение к тебе.

Хейзел попыталась представить свое будущее и не увидела ничего, кроме густого тумана.

– Его последнее письмо пришло три недели назад, – призналась Хейзел. – Я так переживаю. Вдруг…

– Вдруг с ним случилось несчастье, non?

Хейзел не хотела произносить это вслух и даже допускать такую возможность.

– Конечно, тебе страшно, – Колетт сама ответила на свой вопрос. – Не переживай. Есть куча причин, по которым письма запаздывают. Солдаты простужаются. Посыльные путают письма или отправляют их не туда. Ты же только приехала. Может, письма приходят на твой старый адрес.

– Колетт, – осторожно начала Хейзел. – Ты когда-нибудь…

«О, милая, спроси что угодно, кроме…»

– Любила?

«Слишком поздно».

Мой любимый вопрос.

Колетт колебалась.

– Да, – тихо ответила она. – Любила.

«Милый Стефан. Какой из него мог бы вырасти мужчина. Какими счастливыми я могла бы их сделать».

– Что случилось?

Колетт удивило, что Хейзел не догадалась самостоятельно.

– Немцы его застрелили.

– О, боже, – из груди Хейзел вырвался всхлип, и она схватила Колетт за запястье. Горечь, вызванная смертью незнакомого ей парня, обрушилась на нее тяжелой волной. – О, Колетт, как ты это переносишь?

Колетт нашла для нее носовой платок и шоколадку.

– Это просто нелепо, – сказала Хейзел между всхлипами. – Что ты утешаешь меня, пока я плачу по твоему возлюбленному.

– Нет, вовсе не нелепо, – сказала Колетт. – Ты плачешь по своему Джеймсу. Каждый день ты молишься, чтобы не случилось самого худшего, а теперь ты встретила того, с кем это уже произошло.

Слезы высохли, оставив Хейзел раскрасневшейся и уставшей.

– Как ты справилась с этим, Колетт? – спросила она. – Горе не сломало тебя.

– С чего ты взяла? – Девушка улыбнулась, но затем ее лицо приобрело серьезное выражение. – Каждый год я зажигаю свечу для моего бедного Стефана. И за мою семью, – она подняла фотографию Джеймса. – Днем я всегда занята, но по ночам мне не спится. По ночам они все возвращаются ко мне.

Хейзел посмотрела на нее с удивлением.

Колетт грустно улыбнулась.

– Я говорю не о привидениях. Только если не считать привидениями воспоминания.

Хейзел уже пожалела, что вынудила подругу на такой болезненный разговор.

– Американцы сходят по тебе с ума. Почему ни один из них не вскружил тебе голову?

– Янки? – Колетт спародировала американский акцент. – Non, merci. Они здесь временные гости.

– Может один из них вернется за тобой.

Девушка пожала плечами.

– Тогда он зря потратит свое время, – Колетт вернула фотографию Хейзел. – Ты спросила, как мне удалось выжить, – она оглядела сцену, кофейную стойку, полки с книгами и играми. – Мне очень помогла работа. Занимать себя чем-то полезным каждый день – вот мое спасение. Я могу утешать других, – на секунду бельгийка замолчала. – Могу заставить их хотя бы немного улыбнуться. Это лучше любого лекарства.

Хейзел ждала.

– Я думаю о солдатах, – сказала Колетт. – Война не убила меня, но может убить их. Так что мне повезло. Я стараюсь быть доброй и терпеливой, – она покачала головой. – Но я никогда не буду терпеть, когда они становятся… как вы это называете… игривыми.

Она подмигнула, и Хейзел поежилась. Пока что ей удавалось избегать этой неприятности, но Элен постоянно рассказывала истории о солдатах, считающих себя куда более очаровательными, чем есть на самом деле.

«А я думала, солдаты захотят послушать, как я играю на фортепьяно, – подумала Хейзел. – Какая же я наивная».

Она развернула шоколадку и откусила кусочек. Колетт сделала то же самое. Они сидели, жевали шоколад и думали. У каждой перед глазами стоял определенный человек. В случае Хейзел, он был далеко. В случае Колетт – ушел навсегда.

– О, еще мне помогает музыка, – вдруг сказала Колетт.

Хейзел кивнула. Музыка.

Оружие, оружие, оружие, повсюду оружие.

Оружие стояло вдоль тренировочной площадки, как бейсбольные биты у стадиона.

На фронте гремели крупнокалиберные орудия, свистела ракетная техника.

Трещали револьверы «Уэбли», стреляли винтовки «Ли-Энфилд».

С оружием в руках рекруты выстроились в ряд для тренировки по стрельбе.

Винтовка в руках Джеймса.

Его «Ли-Энфилд Мк III». Тяжелая, деревянная красавица, гладкая и приятная на ощупь. Он поднял ее повыше, прищурился и посмотрел вперед, поверх винтовки.

«Сколько солдат держало тебя в руках? – мысленно спросил он. – Теперь они мертвы? Лежат в госпиталях? Как много немцев ты застрелила? Они умерли быстро или в мучениях?»

Оружие хранило свои секреты.

– Ваша винтовка – это ваша жизнь, – сказал командир. – Когда вы идете в атаку. Когда немцы атакуют вас. В нейтральной зоне. Держите ее в чистоте и следите, чтобы она была заряжена. От того, насколько вы будете ловки с винтовкой, зависит, кто умрет за свою страну: немец или ты. Позвольте немцу стать героем, и тогда вернетесь домой, к своей ненаглядной.

Перед глазами появилось лицо Хейзел. Того опрятного молодого человека, с которым она познакомилась на танцах, уже не было. Его место занял отвратительный мужлан, покрытый грязью. Обветренные, почерневшие руки, угрюмое лицо, неопрятная борода.

Его товарищи тоже изменились. Билли Натли стал стройнее, больше накаченным, нежели просто крупным. В его руках винтовка становилась похожа на игрушку. Чад Браунинг, худой рыжий парень, все еще был тощим, но держался более уверенно. Он знал, для чего предназначено его оружие. Мик Веббер, каменщик, всегда был сильным, но теперь он стал быстрее, проворнее и справлялся с любой задачей раньше остальных.

Фрэнк Мэйсон все еще был Фрэнком Мэйсоном, и от этого становилось спокойнее.

Отвести затвор, прочистить патронник, вернуть затвор на место, зарядить патроны, взвести курок, прицелиться, выстрелить. Привычный порядок действий. Сперва, они неуклюже справлялись с затвором, но теперь это получалось без особых усилий, на автомате. Меньше, чем за секунду. Это превратило британских солдат в безжалостные машины для убийства. Смертельное оружие в руках фельдмаршала Хейга.