Нежная война - Джулия Берри

Эта новость была встречена кивками и улыбками. Они и не ждали никакого отдыха.

Лейтенант Эйроп и капитан Фиш переглянулись.

– Хижина досуга для негров, – сказал Эйроп. – В лагере Лузитания. Репетиция пройдет там, в семь часов.

Досуг, разделенный по цвету кожи.

– Теперь выметайтесь отсюда, – сказал капитан Фиш. – И поешьте наконец.

Обри решил рискнуть и задать вопрос.

– Сэр, капитан, сэр!

– Да, рядовой?

– Когда мы будем сражаться с немцами, сэр?

Капитан Фиш бросил быстрый взгляд на лейтенанта Эйропа.

– Не скоро. Мы довольно далеко от фронта. Это Сен-Назер, американский военный лагерь на берегу Франции.

– А когда мы познакомимся с французскими девушками? О-ла-ла! – сказал Джоуи, и все засмеялись.

– Отставить, – приказал Фиш.

Среди солдат пробежал ропот. Они уже были недовольны правилами армии Соединенных Штатов, которые не позволяли им даже близко подходить к белым женщинам за границей.

– Слушайте, – сказал Фиш. – Я не об этом говорю. Они не имеют права указывать вам, с кем проводить время и какого цвета должна быть их кожа. Но у вас нет времени на девушек. И мы не можем допустить, чтобы вы подхватили какое-то заболевание. Никаких инфекций в этой роте! А теперь – за дело. Мы должны выкопать плотину и проложить несколько миль железной дороги.

Услышав это, солдаты замерли.

Хесус Эрнандес, кларнетист, не мог скрыть своего разочарования.

– Каторжная работа? – Он был не единственным, кого поразила эта новость. – Я хотел сказать, сэр, капитан, сэр?

– Мы приехали сюда, чтобы сражаться с немцами, капитан Фиш, – вмешался Герб Симпсон, вокалист. – Как сказал лейтенант Эйроп, делать мир безопаснее для демократии.

Мать Обри всегда говорила, что он не умеет держать рот на замке.

– Вы сказали, сэр, – начал Обри, – что этот отряд будет не похож на остальные черные отряды. Транспортировка, погрузка, строительство дорог, готовка и все такое.

Джоуи издал хриплый, горловой звук. Задать вопрос – это одно, а вот поставить под вопрос авторитет командира – совсем другое. Это могло означать дисциплинарное наказание или военно-полевой суд.

Но Обри пошел еще дальше.

– Мы могли бы копать и возить провиант дома, в Нью-Йорке. Вы говорили, что этот полк будет сражаться за Америку, и страна будет гордиться своими черными солдатами. Что это поможет жителям Соединенных Штатов изменить свое отношение к нам.

Он сделал это. Обри поднял подбородок и распрямил плечи. «Достоинство и гордость».

– Вы правы, рядовой. Это мои слова, – голос капитана Фиша был спокойным, но твердым. – Этот полк ждут великие свершения, которыми будет гордиться Америка и ваша раса. Вы все продемонстрировали исключительную дисциплину в лагере Уодсворт и лагере Дикс, несмотря на постыдные предрассудки окружающих. Я уверен, что ваша смелость и дисциплинированность сослужат вам добрую службу, когда вы окажетесь на фронте, – он устало провел рукой по лбу. – Теперь идите завтракать, пока они не скормили ваш паек свиньям.

Обри выдохнул. Его не накажут. Аллилуйя.

– Мы попадем на фронт, вот увидите, – сказал Герберт Симпсон.

Капитан ответил тихим голосом, скорее себе, чем всем остальным:

– Так и будет.

Он вышел из барака, и солдаты последовали за ним.

Кто-то потянул Обри за локоть. Лейтенант Эйроп вытащил его из строя, завел за угол здания и пригвоздил к месту своим проницательным взглядом.

– Ты – понятливый парень, – сказал он. – Если не хочешь проблем, то тебе лучше научиться понимать, когда стоит держать рот на замке.

Лицо Обри горело, несмотря на зимний холод.

– Умный человек знает, когда говорить, а когда – заткнуться, – рот лейтенанта дернулся. – Даже если ты прав.

Обри сдержал улыбку.

– Да, сэр, лейтенант, сэр.

Эйроп похлопал Обри по плечу.

– Не забудь прийти за нотной бумагой.

Обри улыбнулся.

– Пойдем есть, рядовой, – сказал Эйроп. – Блюзом сыт не будешь.

Они двинулись по оставленным в снегу следам своих товарищей и пришли в столовую, где среди пара от горячего кофе и витавшего в воздухе запаха подгоревшей яичницы отряд Обри стоял в очереди за овсянкой.

– О, неужели это Отряд Негритят, – протянул медленный голос с южным акцентом.

Они обернулись и увидели двоих солдат, которые мерили их взглядом, прищурив глаза. Обри сжал пальцами свою пустую миску. Его товарищи тоже напряглись. На виске Джоуи запульсировала вена.

– Может, французы и не могут отличить негритенка от нормального человека, но парня из Алабамы не проведешь, – сказал рыжий солдат. – Мартышка останется мартышкой, даже если нарядить ее в военную форму.

Лейтенант Эйроп выпрямил спину. Он посмотрел на своих парней и безмолвно приказал им не отвечать. Обри чувствовал, что его дыхание, как и дыхание друзей, пышет яростью. Словно они были одним телом. Он ощущал их боль так же остро, как свою собственную.

– Солдат! Назови свое имя и звание.

Из кухни появился белый сержант и обратился к мистеру Алабаме.

– Рядовой Уильям Кованс, сэр, – безразлично ответил солдат, отсалютовав старшему по званию. – Сто шестьдесят седьмая пехота, сорок вторая дивизия.

Белый сержант нахмурился.

– «Радужная дивизия»[15]? Они ушли на фронт несколько недель назад.

– Мы остались, – быстро нашелся Кованс. – Корь.

Сержант повернулся к повару, накладывающему овсянку. Он замер, с широко распахнутыми глазами и протянутой рукой, внимательно прислушиваясь к разговору.

– Из-за тебя солдаты будут есть холодную еду, Дерфи, – рядовой Дерфи тут же вернулся к раздаче каши, а сержант посмотрел на парней из Алабамы. – Ты, с корью. Генерал Першинг приказал мне кормить солдат, а не трусов и свиней. Твой офицер об этом узнает.

Кованс и его товарищ покинули столовую, бормоча что-то себе под нос. Когда дверь за ними закрылась, сержант отсалютовал черным солдатам.

– Добро пожаловать во Францию, – сказал он. – Заведующий столовой, сержант Чарльз Мерфи. Саннисайд, Квинс.

Ранним утром вся хижина досуга была предоставлена Хейзел. Ее соседка Элен и новая знакомая Колетт любили поспать. Старшие дамы – миссис Дэвис и мисс Рутгерс – просыпались очень рано и уходили на собрание с главным секретарем всего Сен-Назера – мистером Уоллесом. (Специально для него они делали красивые прически.) Это давало Хейзел немного времени, чтобы поиграть на пианино, никого не беспокоя.