Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова

И моряки отпустили мичмана на свободу, принеся его в жертву морским богам, а точнее, кровожадной гринде.

После страшного рассказа я долго не мог разговаривать с отцом, я никак не мог понять, как он может жить на этом свете. Почему он отпустил мичмана? С другой стороны, если бы гринда сожрала всех моряков, я бы точно не появился на этот свет.

Вот такая история произошла много лет назад с моим отцом, а ему хоть бы что, ездит себе на рыбалку, плавает на льдине, наверное, ему до сих пор мерещится одинокий моряк в пустынном океане…

Я смотрел в окно и видел гринду, сожравшую мичмана прямо на глазах у людей.

Вот и Лузьениху сожрала какая-то неведомая гринда, почти что на моих глазах. Ведь всего два с лишним часа назад мы с ней мирно беседовали, выясняли отношения, спорили, препирались из-за какой-то ерунды. Знать бы, что произойдет дальше!

Я обмотал правую руку остатками перчаток и изо всей силы въехал в стекло. Осколки брызнули во все стороны, мелкие крошки посыпались мне налицо. Пришлось прикрыть глаза, чтобы хоть остаться зрячим. Крутанув ручку балконной двери, я вошел в комнату. Осторожно обогнув Марию Александровну, я медленно обошел квартиру.

Весь антиквариат пылился в целости и сохранности, словно окровавленная хозяйка не лежала на полу в бесстыдной позе. Я совершенно точно знал, что не смогу нагнуться над ней, не смогу потрогать пульс и уж совершенно точно не смогу прикрыть ей веки. Это очень красиво смотрится в кинофильме, а вот в реальной жизни просто невозможно закрыть веки человеку, с которым разговаривали всего два часа назад. И человек этот не собирался расставаться с жизнью за здорово живешь. Человек, с которым я разговаривал, собирался жить долго и счастливо в окружении своих древних драгоценностей. Для Марии Александровны ее квартира, битком набитая пыльным антиквариатом, была романтической пустыней, без всяких там американских солдат, танков и футбольных матчей. Она ничего не знала о прожорливой гринде. Она счастливо жила, наверное, как тот мичман, который забавлялся с чистой и голубой водой бездонного океана.

Откуда мог знать мичман, что в мягкой и ласковой воде затаилась гринда?

Вот и Мария Александровна не знала.

Нажав на кнопку домофона, я на мгновение увидел перекошенное лицо Ковалева, а за ним толпу, состоявшую из толстого, тонкого и старикашки. Они толпились у входа, какие-то маленькие и корявенькие. Вот такое изобретение — домофон: смотришь в экран на гостя и видишь его убогим и перекошенным.

Интересно, кого впустила к себе в квартиру Мария Александровна?

Кого она увидела в крохотный экранчик, искажающий лицо человека до неузнаваемости? Или, наоборот, высвечивающий его истинное нутро.

Ковалев со товарищи гурьбой ввалились в квартиру. Старик сразу встал на корточки возле тела Марии Александровны. Он не трогал ее, только смотрел, словно досыта хотел насмотреться.

Я же глядел на происходящее из другого мира. Из глубины океана, что ли… А сам себе казался коварной гриндой, поглотившей целиком Лузьениху на глазах этой веселой компании. Кстати, гринда — метиска, плод страстной любви черной акулы и дельфина, поэтому она такая непредсказуемая и кровожадная.

Почему-то уже никто не веселился, молчали все — толстый, тонкий, дедок и даже Ковалев. Больше всего меня волновал вопрос: а как зовут толстого, тонкого и старика? Если придется обращаться к ним, что я скажу? «Привет, толстый! Как ты считаешь, кто замочил Лузьениху?»

Пока я раздумывал над этой неразрешимой проблемой, ко мне подошел Ковалев и поднял мое лицо вверх. Для этого ему пришлось встать на цыпочки, дотянуться до моего лица и двумя пальцами поднять вверх мой подбородок. Видели бы вы его при этом! Смех, да и только!

— Проводи его до машины. Он сейчас в обморок свалится. Скажи водителю, чтобы отвез его на Чехова. Пусть «Скорую», что ли, вызовут ему. У нас работа не для слабонервных. — Это Ковалев сказал толстому, а последнюю фразу адресовал конкретно мне: дескать, ты не дорос еще до игрушек с опасными водами океана.

В сопровождении толстого я поплелся вниз по лестнице. Мне уже не хотелось узнать, как все-таки его зовут.

Хрен бы с ним, с толстым, какое мне, собственно говоря, дело до его имени? — думал я, нашаривая ногами ступеньки.

Кажется, именно сейчас я понял, как человек стареет. Жил себе маленький человечек, рос, играл в прятки, учился, ходил в школу, потом в университет. И, наконец, наступил момент, когда ему нужно срочно состариться. В одну секунду. В одно мгновение. В крохотный отрезок времени.

Стрельников встретил меня как тяжело больного. Иногда мобильная связь вредит человеку. Особенно мобильная связь вредит репутации стажера.

Ковалев уже сообщил Сергею Петровичу о моем позорном поведении на месте чрезвычайного происшествия, думал я, вяло опускаясь на стул возле окна.

Я больше не мог видеть компьютер с игрушечными солдатиками. Они довольно забавно уничтожают свои жертвы автоматными очередями. По крайней мере до сих пор компьютерные игры казались мне веселым развлечением.

— Будешь стажироваться в паспортно-визовой службе. Уголовный розыск не для тебя! Ты очень мягкосердечный для нашего дела.

Да-да, Стрельников так и сказал — слишком мягкосердечный для нашего дела.

Разумеется, Ковалев энд компани — это товарищи из другого теста, они, наверное, вместо сердца держат в груди кусок асфальта.

Я никак не мог вспомнить, где я слышал это выражение — кусок асфальта вместо сердца. Да и не хотел я ничего больше вспоминать. Я хотел домой, в свою комнату, но особенно сильно мне хотелось вернуться в прошлую жизнь, в ту жизнь, в которой я жил всего два месяца назад. Но ничто не возвращается! Почему меня не предупредили об этом? Почему не сказали? Не объяснили?

Меня с детства окружали умные и доброжелательные люди, родители, учителя, тетя Галя, и никто из них никогда не говорил мне о том, что прошлую жизнь вернуть нельзя!

На следующий день я пришел стажироваться в отдел паспортно-визовой службы. Сокращенно — ОПВС. Раньше этот ОПВС назывался паспортный стол, здесь прописывали людей, давали им паспорт, всякие там справки. А сейчас здесь царили беспорядок, сумятица, шум и гам. Везде сновали воровато озирающиеся люди, подозрительно осматривающие граждан из обычной очереди. Обычная очередь выстроилась вплоть до улицы Некрасова. Суровая женщина в форме капитана милиции всучила мне какие-то бумаги и, не объясняя деталей оформления, умчалась по своим капитанским делам. Да я и не хотел ничего выяснять у этой капитанши. Потому что больше всего на свете мне хотелось вернуться в отдел уголовного розыска. Если бы я вернулся, я бы узнал, как зовут толстого и тонкого. Эта загадка так измучила мою совесть, что оформление чужих паспортов превратилось для меня в пытку.

Мама не стала проводить со мной час воспитательной беседы, она и без того расстроилась из-за моего перемещения в другую службу. Вместо воспитательного часа она наготовила много-много вкусных котлет, что означало временное отлучение от родительской опеки. Мама расстроилась по двум причинам: во-первых, по телику не показывали сериалов про инспекторов паспортной службы; во-вторых, тетя Галя умчалась в командировку на край света. А без ее заботливого ока мама не взялась за вправление моих мозгов в нужное русло, пустив ситуацию на самотек. По принципу — либо слон сдохнет, либо император умрет.