Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова

И ничего я себя не зарекомендовал. Просто скачал прапорщику, что нельзя унижать и без того униженного человека, вот и все. Ничего геройского я не совершил.

Появилась у меня мыслишка, которую я срочно оформил в особое мнение Дениса Белова. В моем лексиконе незаметно появились слова — оформил, протокол, противоправные нарушения. Скоро я превращусь в завзятого мента, не чета киношным героям, любимцам домохозяек и женщин преклонного возраста. Интересно бы узнать, смотрит ли знаменитый сериал моя любимая тетя Галя.

Так вот, про особое мнение Дениса Белова. Я склонялся к одному варианту, но никак не мог приступить к его осуществлению. Переборов мерзкое чувство детского страха, а вдруг меня высмеют, я подошел к Стрельникову.

— Сергей Петрович, разрешите обратиться?

Недавно я слышал, как один опер, опоздавший на экстренное совещание часа эдак на два, именно так обращался к Стрельникову.

Но вежливое и почтенное обращение к старшему по званию не спасло незадачливого опера. Стрельников всыпал ему по первое число.

— Обращайся, будь так добр, — заулыбался Сергей Петрович.

Что он все улыбается, когда я с ним разговариваю? Оперов ругает матерными словами, а мне расточает улыбки, подумал я, прислушиваясь к ушам.

Нет, уши не пылали.

— Сергей Петрович, я знаю, что за «Люцифером» наблюдают.

— Да, есть такое дело. Теперь тебе можно доверять, ты уже набил себе шишек, многое понял. Мы поставили «наружку» за страховым обществом. Но это ничего не дает. Твой однокурсник сидит в офисе, никуда не отлучается, на момент нападения на Лузьен у него надежное алиби. Конечно, мы все делали конспиративно, Галеев ни о чем не догадывается. Мы изъяли пленку видеоконтроля, тоже конспиративно, разумеется, но ничего стоящего не обнаружили. Обычный офис, никаких подозрительных лиц, все чинно и благородно. А к чему ты клонишь?

Только сейчас я заметил, что Стрельников «тыкает» мне. Но это не оскорбило меня, наоборот, я обрадовался. На «ты» Стрельников обращается к самым доверенным людям, всем остальным он вежливо и отстраненно «выкает».

— Мне кажется, что нужно оформить страховку на какой-нибудь дом или квартиру. В процессе страхования можно выявить преступников. Понимаете, мне Галеев предлагал застраховать коттедж. Я ему сказал, что во Всеволожском районе у меня есть дорогостоящий дом. Он очень обрадовался и вцепился в меня как клещ.

— Что же ты раньше не сказал об этом? Опять забыл? Почему ты все забываешь? То приметы не записал, теперь вот выясняется, что забыл рассказать о самом главном. О чем ты думаешь? Что творится в твоей голове?

Стрельников напустился на меня, совсем как на того незадачливого опера. Мои уши не пылали, я стоял, опустив голову, но мне нисколько не было страшно. Со мной разговаривали, как с бывалым опером.

— Сейчас приедет Ковалев, посидим, покумекаем, обсудим ситуацию. Ты прав в одном: надо использовать все варианты. Даже сумасшедшие идеи пригодятся. Твоя идея — сумасшедшая, не спорь со мной. Но она приведет нас к победе. С твоей идеей мы разрулим ситуацию, выйдем хоть на кого-то из членов банды. Но что-то мы должны сделать!

Стрельников окунулся в кипучую деятельность, он начал куда-то звонить, о чем-то договариваться, что-то выпрашивать. А я принялся за свои портреты. Я не знал, для чего я их составляю, пользы от портретов никакой, они валяются на моем столе, как результат творческой деятельности машины и человека. Эти портреты можно даже на выставку посылать, они могут занять конкурсное место. Как мое школьное сочинение. Но чем-то занять себя нужно было… Сам Модильяни позавидовал бы мне, случись ему увидеть парочку-другую моих творений.

В кабинет ввалился Ковалев. Он нисколько не удивился, увидев мою согбенную спину за компьютером, только неопределенно хмыкнул — и все, на этом его приветствие можно было считать исчерпанным. Он сразу присел к столу Стрельникова, и они начали звонить вместе, Сергей Петрович с городских телефонов, Ковалев по мобильному. Потом они перестали звонить и повернулись ко мне. Оба молчали, как настоящие заговорщики. Первым прервал затянувшееся молчание, конечно же, Сергей Петрович:

— Денис, я нашел свободный коттедж. У нас нет на него документов. Хозяин особняка согласился предоставить нам свой дом для разработки, но ни в какую не соглашается оформить нотариальные бумаги. И я его понимаю, — рассмеялся Стрельников, — я бы тоже не согласился на такой акт. Что вы предлагаете?

В этом месте он обратился к нам обоим, ко мне и, разумеется, к Ковалеву. Ковалев состроил скорбную мину, но не засипел, не захрипел, короче, ничем не выдал своих чувств.

— У меня есть фирма знакомая, у них цветной ксерокс. На этой машине даже баксы можно отпечатать. — Ковалев вдруг подмигнул мне.

От неожиданности я подпрыгнул. Неужели сам Ковалев подмигнул мне?!

— Баксы не надо! — нахмурился Стрельников. — Нам нужен хороший, достойный документ, акт владения собственностью, и такой документ, всем документам документ, чтобы никто не смог различить подделку.

— Сделаем. — Ковалев по-гусарски развалился на стуле.

В первый раз я позавидовал Алексею белой завистью. Мне захотелось так же, как и он, развалиться на стуле перед Стрельниковым и небрежно помахать ручкой: дескать, нам все нипочем, хоть баксы отпечатаем, хоть коттеджик перепишем на милицию.

Крутой! — восхитился я.

Я представил, как иду защищать диплом в университет, круче меня разве что сам Джеймс Бонд и еще, пожалуй, вареные яйца. А я небрежно вышагиваю по длиннющему коридору университета, и все девчонки, дыша сигаретным дымом и баночным пивом, восторженно глядят мне вслед. От этой картины не то что Модильяни, сам Дали умер бы от зависти. Во второй раз! Имеется в виду, умер бы во второй раз.

— Тогда делай! — приказал Стрельников. — А ты, Денис, готовься в разработку. Заметь, не каждому оперу удается в течение службы попасть в разработку. Это особая роль, и доверить ее можно только такому талантливому парню, как ты.

Я чуть не упал со стула.

Если вспомнить, что Стрельников недавно сказал, дескать, наша служба не для тебя, ты слишком мягкосердечный, можно не только со стула упасть. Можно, например, почувствовать в груди какое-то теснение, волнение и всякую другую муть. Меня не тошнило и не мутило, но сердце заколотилось так, что мне вдруг захотелось вскочить и обнять не только Сергея Петровича, но и Ковалева в придачу.

— Почему ты? — Сергей Петрович разговаривал сам с собой и сам себе ответил: — А я не знаю — почему! Но я верю в тебя!

Здесь Сергей Петрович вскочил, подбежал к моему столу и пожал мне руку. Вот ведь как бывает. Пока я справлялся со своими эмоциями, регулировал дыхание, старался не сопеть слишком громко, Сергей Петрович реализовал свой порыв.

И еще я понял, что Ковалеву душевные порывы не свойственны. Он молча наблюдал за передвижениями Стрельникова, переводя взгляд с Сергея Петровича на меня и обратно. Так и бегал взглядом по нашим лицам, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.