Мальчик. Рассказы о детстве - Роальд Даль

Компания «Шелл» оказала нам, стажёрам, большую честь: после года в главном управлении нас всех отправили в отделения «Шелл» в разных уголках Англии – изучать искусство торговли. Я попал в Сомерсет и провёл несколько славных недель, продавая керосин престарелым дамам в сельской глуши. На своём керосиновозе, у которого сзади был краник, я заезжал в Шептон-Мэллит, или в Мидсамер-Нортон, или в Темпл-Клауд, или в Чу-Магну, и, заслышав рёв моего мотора, все старушки и девчонки выходили из своих домиков с кувшинами и вёдрами, чтобы купить галлон керосина для ламп и обогревателей. Это прекрасная работа для молодого человека. Никто ещё не заработал нервного срыва или сердечного приступа от продажи симпатичным крестьянкам керосина из краника в хвосте керосиновоза в тёплый летний денёк в Сомерсете.

Но в 1936 году меня внезапно вызвали обратно в Лондон, в главное управление. Один из директоров пожелал меня видеть.

– Мы отправляем вас в Египет, – сказал он. – Трёхгодичная командировка. Потом полгода отпуска. Готовьтесь, у вас неделя на сборы.

– Но сэр! – воскликнул я. – Почему Египет? Я совсем не хочу в Египет!

Этот великий человек отпрянул в своём кресле так, будто я швырнул ему в лицо тарелку с яйцами всмятку.

– Египет, – произнёс он медленно, – один из наших самых прекрасных и самых важных регионов. Мы делаем вам большое одолжение, отправляя вас туда, а не в какие-нибудь комариные болота!

Я молчал.

– Можно поинтересоваться, почему вы не хотите ехать в Египет? – спросил он.

Я прекрасно знал, почему не хочу, но не знал, как это выразить. Я хотел, чтобы были джунгли, и слоны, и львы, и чтобы высоченные кокосовые пальмы раскачивались над серебристыми пляжами, а в Египте ничего такого не было. Египет был пустынной страной – один песок, гробницы, пирамиды и египтяне, и всё это меня не радовало.

– Что с ним не так, с Египтом? – снова спросил директор.

– Там… там… – запинался я, – там слишком пыльно, сэр.

Он вылупил на меня глаза.

– Там слишком ЧТО?

– Пыльно, – повторил я.

– Пыльно! – выкрикнул он. – Слишком пыльно! В жизни не слыхал такого бреда!

Повисло долгое молчание. Я ждал, что он велит мне забирать шляпу и пальто и проваливать из этого здания на веки вечные. Но он ничего подобного не сделал. Он был милейший человек. Звали его мистер Годбер. Он издал глубокий вздох, прикрыл глаза ладонью и сказал:

– Ну что ж, если вы так хотите. Редферн поедет в Египет вместо вас, а вы поедете в то место, где появится следующая вакансия, независимо от того, пыльно там будет или нет. Понятно?

– Да, сэр, понятно.

– Если следующая вакансия будет в Сибири, – сказал он, – вам придётся ехать туда.

– Я хорошо понял, сэр, – сказал я. – И большое вам спасибо.

Через неделю мистер Годбер снова вызвал меня в свой кабинет.

– Вы едете в Восточную Африку, – сказал он.

– Ура! – закричал я и подпрыгнул несколько раз. – Это прекрасно, сэр! Это чудесно! Как здорово!

Великий человек усмехнулся.

– Там тоже очень пыльно, – заметил он.

– Львы! – восклицал я. – И слоны, и жирафы, и везде сплошные кокосы!

– Ваше судно выходит из лондонских доков через шесть дней, – сказал он. – Вы сойдёте в Момбасе. Ваше жалованье составит пятьсот фунтов в год. Командировка продлится три года.

Мне было двадцать лет. Я поеду в Восточную Африку, я буду каждый день бродить там в шортах цвета хаки и в тропическом шлеме-топи. Я был в экстазе! Я бросился домой и всё рассказал маме.

– И я пробуду там три года, – добавил я.

Я был её единственным сыном, и мы были очень близки. Большинство мам в такой ситуации выказали бы признаки огорчения. Три года – это долго, и Африка далеко. В гости друг к другу не съездишь. Но моя мама не позволила себе ничего, что могло бы, по её мнению, омрачить мою радость.

– Ой, какой ты молодец! – воскликнула она. – Какая чудесная новость! И ты ведь именно туда и хотел!

Мама, 1936

В лондонские доки провожать меня на корабль пришла вся семья. В те дни отъезд молодого человека на работу в Африку был грандиозным событием. Путь в один конец занимал две недели: Бискайский залив, Гибралтарский пролив, Средиземное море, Суэцкий канал, Красное море, стоянка в Адене и, наконец, прибытие в Момбасу. От этой перспективы захватывало дух! Я уплывал в страну пальм и кокосов, и коралловых рифов, и львов, и слонов, и смертельно ядовитых змей; один белый охотник, проживший в Мванзе десять лет, рассказывал мне, что, если тебя ужалит чёрная мамба, ты через час окочуришься в страшных судорогах с пеной во рту. Мне не терпелось отправиться в путь.

В то время я этого не знал, но уплывал я не на три года, а на гораздо больший срок, потому что вскоре началась Вторая мировая война. Но пока она не началась, я получил свои африканские приключения в полном объёме. Я получил палящий зной, и крокодилов, и змей, и долгие поездки в глубь страны, где я продавал продукцию «Шелл» хозяевам алмазных приисков и плантаций сизаля. Я узнал, как работает поразительная машина под названием декортикатор (я обожал это название), которая раздирала большие жёсткие листья сизаля на тоненькие волокна. Я научился говорить на суахили и привык вытряхивать по утрам скорпионов из моих москитозащитных сапог. Я узнал на собственном опыте, что такое малярия, когда тебя треплет лихорадка; узнал, каково это, когда трое суток держится температура выше сорока; а когда наставал сезон дождей и вода обрушивалась с неба сплошной стеной и затапливала узкие грунтовые дороги, я научился проводить ночи на заднем сиденье душного «универсала», у которого были закрыты все окна – защита от незваных гостей из джунглей. А главное, я научился заботиться о себе, как никогда не научился бы в условиях цивилизации.

Когда в 1939 году началась мировая война, я был в Дар-эс-Саламе и оттуда поехал в Найроби, чтобы записаться в Королевские военно-воздушные силы Великобритании. Через шесть месяцев я был лётчиком-истребителем и носился на своём «харрикейне» по всему Средиземноморью. Я летал в Западной пустыне Ливии, в Греции, Палестине, Сирии, Ираке и Египте. Я сбивал немецкие самолёты, и меня тоже сбивали, и я падал, охваченный пламенем, и выползал из горящего самолёта, и меня спасали наши храбрые солдаты, которые по-пластунски ползли ко мне по песку. Я провёл полгода в госпитале в Александрии, а когда вышел, снова начал летать.

Но это всё уже другая история. Она не имеет никакого отношения к детству, школе, лакричным шнуркам, дохлым мышам, старикам и летним каникулам на острове в Норвегии. Это совсем, совсем другая история, и, если всё будет хорошо, я, может быть, скоро попробую её рассказать.