Без права на жизнь - Геннадий Ангелов

Майор вытер руки об гимнастёрку Николая, схватил за его воротник и швырнул как котёнка к стене. Тот ехидно улыбался, чтобы доказать свою преданность органам, ударил бездыханное тело капитана ногой и плюнул.

— Не жалко? Вместе немцев били. Из одной тарелки щи хлебали.

— Не жалко. Сволочь он, хотел к немцам уйти, Родину предать. И меня подбивал.

Майор одобрительно закивал, и вытер капли пота со лба.

— Оставьте нас, — приказал он солдатам. — Ты молодец, танкист, всё сделал как нужно. Это правильно.

— Рад стараться, товарищ майор. Теперь отпустите меня?

Майор молчал, и ухмылялся.

— Вы же обещали, товарищ майор. Как же так…

И он покосился на остывающий труп капитана, с трудом переваривая реальность, которая ему уготована. Майор перехитрил танкиста, и упивался устроенным им же самим спектаклем.

— Дурак ты! Думал, оставлю тебя в живых? Твой поступок, следствие неправильного выбора в жизни. Не сейчас, раньше. Как с такими, как ты одержать победу? Предателей никто не любит. Ни я, ни товарищ Сталин. И даже Гитлер презирает моральных уродов. И знаешь, что тебя ждёт?

Майор вытащил пистолет, и направил на Николая.

— Не убивайте, я Вам пригожусь, товарищ майор. Детьми клянусь…

Он упал на колени и бросился целовать сапоги майору. Тот с отвращением оттолкнул танкиста и выстрелил.

— Сдохни, мразь.

На звук в камеру ворвались солдаты, и таращились в начале на майора, после на ещё не остывшие трупы.

— Уберите их. Мерзавцы и один, и второй.

— Что написать в журнале? — товарищ майор, задал вопрос худощавый младший лейтенант.

— Лейтенант, закрой рот, открой глаза. И что ты видишь? Разобрана решётка, капитана Пескова вытащили из оконного проёма. Хромов помогал и участвовал в подготовке к побегу. Война, лейтенант, война третий год. Продолжать? Где вас только берут, бестолковых.

— Попытка к бегству?

— Ну, наконец-то, наконец-то, хоть одно умное слово.

— Устал я, столько работы днём, сил нет. Поеду отдыхать. Машина готова?

— Так точно, товарищ майор, — ответил широкоплечий сержант, личный водитель Сазонова.

— Поехали, дорогой, поехали. Тут и без нас управятся.

— Долго тебя не было, — сказал Михо, с недовольством скривившись.

Он сидел на прежнем месте, там, где я его оставил. Как будто боялся сделать шаг вправо или влево.

— Скажи спасибо, что вернулся, — ответил я, и осмотрелся.

— Пожрать не додумался взять? Уже кишки сводит от голода.

— У меня в бараке нет ничего, кроме хлеба и тот пайковой. Я не блатной, шнырей собственных не имею, общаком не распоряжаюсь. Это ты с «Жилой» на пару живёте, как вареники в сметане. Мужички палец сосут, и с голоду пухнут. Я, кстати, уже и в СИЗО успел побывать. И там хлеба с чаем перехватил. Держи.

И я протянул Михо пачку сигарет, которую мне дал Ткачёв.

— На «яме» был? Когда успел? Сколько суток? С тобой, Дёмыч, не соскучишься, такое выдаёшь, хоть стой, хоть падай.

— Ага, выдаю.

Я не обращал внимание на колкости Михо, и смотрел, как нам выйти к деревне. Время перевалило за полночь и воцарилась тишина.

— Надо идти. Хорош курить. Времени у нас не так много.

— Получил задание от краснопёрых?

— Михо, языком молоть, не мешки ворочать. Понимаешь? Выжить хочешь, или может сразу тебя отправить обратно? Стрельцов уже с ног сбился, ищет тебя. Всю зону на уши поставил. Так как?

— Дёма, не кипишуй, я согласен помогать.

Тон «Михо» смягчился, он поднялся и отряхнулся.

— Что делать нужно?

— Другой разговор. Пока ничего. Идём в деревню, нам нужно где-то пересидеть. Может, приютит кто. Значит легенда у нас с тобой одна. Часть разбили, и мы пробиваемся к своим. Никаких лишних вопросов, уяснил? Смотри, если к своим попадём — могут принять за лазутчиков, шпионов и к стенке.

— Какие мы шпионы? У тебя, Дёмыч, на лбу написано — русский.

— Идём, и смотри под ноги. И наши, и немцы могли растяжки поставить с гранатами. Усёк?

— Тогда, Дёма ты первый, я за тобой. Парень ты смекалистый, не то, что я. Оружие брать будем?

— Знаешь, лучше не надо. Давай оставим здесь, спрячем.

— Значит, будем беззащитными?

— Успокойся, драться умеешь? Значит, не пропадёшь.

Пробираясь сквозь кустарники, и царапая руки и лицо, мы медленно подошли к деревне и залегли в кустах. Несколько домов были разбиты, в одном, самом дальнем, Михо увидел свет в окне и из трубы поднимался лёгкий дымок.

— Вижу, не слепой, давай пробираться.

Только мы перелезли через забор, как на нас набросилась собака, и схватила Михо за ногу. Тот вскрикнул, и несколько раз пнул ногой пса. Взвизгивая и понимая, что не справится с двумя людьми, собака юркнула в будку и больше не высовывалась.

— Так бы сразу, а то набросилась на порядочных людей. Что мы, воры, домушники, чтобы хватать и рвать брюки.

Пёс жалобно скулил, как бы извиняясь, и Михо на всякий случай пригрозил тому кулаком.

Заглядывая в окно, я никого не увидел, и тихонько постучал по стеклу. Прислушиваясь и вздрагивая от лая собак из соседних дворов, постучал сильнее.

— Бесполезно. Стучи, не стучи, «жмурик» внутри. Висит, болтается.

— Какой «жмурик»? Ты можешь по-русски говорить, не по фене.

— Сам глянь, командир. На верёвке девка висит. Одна-одинёшенька.

Я подошёл к углу дома, и заглянул. Михо был прав.

— Давай, не зевай, Михо, надо открыть дверь. Может, успеем спасти. Бедная женщина.

— А оно нам надо? Какая-то дура решила свести счёты с жизнью, а я должен спасать? Не-а, командир, я не из спасателей Малибу. Не наше это дело.

— Ну и сволочь ты, сын гор. Зря беспокоился о тебе. Боялся здесь одного оставить, переживал.

Махнув рукой на грузина, я подскочил к двери и надавил плечом. Доски затрещали, но дверь не поддалась.

— Внутри засов крепкий. Давай через окно.

К Михо вернулось чувство сострадания, и он уже поддевал палкой раму. Хотел сломать и кое-как вытащить.

Я успел в последний момент подхватить раму, когда та падала на землю и, тужась поставить в сторону. Тяжёлая. Умели раньше делать окна, не жалели дерева. Оказавшись внутри, я внимательно посмотрел на труп. Совсем молодая женщина. Что её заставило это сделать? А может не сама? И помог кто-то?

— Живая ещё, командир. Ищи нож, верёвку нужно срезать. Пол мокрый, лужа. Моча.