Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)

– Или голая правда, – Толик вдруг подскочил.

– Эй, погоди, я давление измерю еще раз!

– Не надо – я просто окунусь.

Врач хмыкнул: этих показушников у края борта он повидал чуть меньше мнимых гипертоников.

Но за хлопнувшей дверью сначала раздался зычный мат вахтенного матроса, а потом всплеск воды и крик: «Человек за бортом!»

Толик Верба помнил завет учителя: нет недостижимых целей. Он в чем стоял – в кителе, суконных брюках и ботинках, – так и шагнул за борт. Льда уже не было – плюс пять. Пока шел к борту, просчитал, что в худшем случае – воспаление легких, но из госпиталя точно можно будет уехать на восстановление в Одессу.

«Нервный срыв», – напишет врач и сплюнет: – Вот упертая гнида!

Первый выход плавбазы тоже стал праздником для города, правда, не таким грандиозным, как с китобойной флотилией, а для экипажа он завершился прямо после выхода в открытое море. Прозвучала команда сменить парадные кителя́ на рабочую робу, и начались обычные морские будни. До прихода в место лова времени было достаточно, и экипаж повеселился вволю, глядя, как вольнонаемный персонал многократно отрабатывал бесконечные тревоги и учения. Но это быстро сошло на нет, вахты, подвахты и нескончаемая уборка нескончаемого количества помещений огромного судна быстро призвало к порядку всех зубоскалов в экипаже.

Ваньку все эти перипетии волновали мало – быстро сдав зачеты по матчасти, он заперся в своей мастерской и выходил оттуда только в столовую или спать. Всё остальное время он работал как одержимый. Ему наконец-то снова стало интересно. Обработка заготовок принесла несколько сюрпризов – не все оказалось таким простым, как мечталось. А кое за что принесло и дополнительные расходы. Пришлось брать в долю кузнеца – закалка лезвия оказалась делом непростым. На удачу, кузнец был знатоком и несказанно удивил Ивана, пояснив, что сам процесс делится иной раз на три этапа, и даже больше… В результате многократных проб и испытаний готовые клинки закаливались в масле и… в моче. Последнее нужно было делать только с вытяжкой, вонь была очень едкой.

К началу путины Ванька успел изготовить полтора десятка шкерочных ножей и стал ждать своего часа. Почти сотня женщин-разделочниц только на плавбазе плюс команды на сейнерах-траулерах (тетя Ксеня была бы довольна) – емкость рынка шкерочных ножей казалась просто огромной для возможностей его маленькой мастерской.

Нет, дефицита не было, всем дамам на разделке сразу были выданы ножи отечественного образца – с пластиковыми ручками, широким лезвием и оселок мусат для правки лезвия во время работы. Бывалые разделочницы, конечно, имели свои ножи, но сколько их там, бывалых? И первые несколько дней, как только пошла рыба, принес вполне ожидаемый результат – стертые до кровавых мозолей руки и нескончаемый поток пациенток к медику. Бригадиры-мастера рвали и метали. Рыба прибывала, скапливалась в бункерах необработанная, приходила в негодность и уже несколько раз сбрасывалась за борт из-за порчи. Оставшиеся в строю разделочницы работали по нескольку смен.

Вот тогда Иван и устроил бесплатную раздачу чудо-ножей. Сказать, что бригадиры-мастера были удивлены таким сочувствием со стороны сварщика из рефкоманды, – ничего не сказать. Но ножи были на редкость хороши и удобны. Спрос моментально зашкалил, а через месяц случилась другая напасть – запас приличных ножевых заготовок от одесских мастеровых быстро сошел на нет и пришлось снова брать в долю местного кузнеца… Тот обещал золотые горы, но качество металла его заготовок оставляло желать лучшего. Но что поделать, если без кузнеца и его оборудования не обойтись. Теперь заказы приходилось брать «из материалов заказчика» – в ход шли подшипники, клапана, даже грузовые стропы: заготовки нужно было многократно ковать, тут без молота, горна и наковален делать было нечего.

И если с материалом заготовок как-то решалось, то оптимальную конструкцию шкерочного ножа Иван подбирал весь рейс. От простого, которыми руководство снабдило работниц, отказались все, потому что руки после смены с таким ножом отекали, болели и ныли так, что работницы вынужденно подвешивали их на веревках, чтоб хоть как-то заснуть.

Иван постепенно перешел к японскому типу – руки меньше нагружались, и для желающих на конце лезвия был очень острый крючок для вспарывания рыбьего брюха – незаменимая вещь для обработки рыбин с икрой и печени трески.

Только денег пока особых не было, все в долг, расчет – по завершении путины, но теткины рассказы о том, как она начинала свой гешефт с крючками-ножами и что получилось, оправдывал себя на сто один процент.

Дело в том, что в тралах, помимо основного косяка промысловой рыбы – сельди, трески, кильки, салаки, – попадалось много чего. Акулы, крабы, палтус – чего только не было в тех огромных сетчатых кошелках, и экипаж быстро стал обрастать всякими личными и групповыми мини-коптильнями, автоклавами, грилями. Ванька даже перестал ходить в столовую, вернее ходил, но в неурочный час, и только за хлебом, солью, пряностями и луком с морковкой. Да и зачем, когда в мастерской – и коптильня, и автоклав, и плита с набором необходимой посуды… У кухонного люда хорошие ножи тоже всегда в большом почете. Ну а редкие заходы в порт, конечно, радовали обилием фруктов и овощей, но главное – свежим экзотическим мясом. С холодильниками у рефрижераторной команды никогда не было проблем, и потому из мастерской в коридор часто просачивались такие ароматы, что количество докладных, жалоб и доносов увеличилось в разы. Чтобы хоть как-то замять назревающий скандал, капитану, старпому и замполиту пришлось срочно подарить наборы ножей из дамасской стали, на который Иван имел особые виды. Иллюзия, что теперь все его любят и ему все можно, стоила приличных денег.

Ванька уроки усваивал быстро и отлично, до дрожи помнил фиаско в первых рейсах. Потому в свою первую путину на «Востоке» принял решение ничего запрещенного не провозить, чтоб не спалиться при таможенном досмотре. Потом сам себе заменил строгий запрет на нестрогий, но максимально дистанцировался от товара: распихал разную мелочевку куда смог придумать, главное тут было – чтобы, если обнаружат, с ним никак не связали контрабанду.

Больше всех при досмотре пострадала машинная команда – то ли бригада таможенников попалась опытная, то ли стукачи сработали на отлично, но дед и его люди были злые как черти.

У Ивана из семи «захоронок» нашли четыре, и это было обидно, прятал он на совесть, ну или так ему казалось. Теоретически – кто-то мог увидеть момент закладки, но не четыре же раза подряд! Постепенно стало приходить понимание, что в его проколах виноваты не только стукачи – есть опытные люди и у таможенников, – поэтому нужно искать какие-то другие нычки. Ну а сейчас – срочно домой нести презенты тетке, родственникам и быстро заказывать новые заготовки. Ваня в рейсе набил руку на приготовлении и консервации таких деликатесов и всяких козырных и вкусных вещей, которых его родственники и представить не могли – даже видавшая виды Ксеня. Тут и крабы в собственном соку, и печень трески в оливковом масле с пряностями, сельдь всех видов и вкусов и, конечно, икра в ястыках, разная и много. Для обожаемой тети он приготовил особый набор – среди известных деликатесов был копченый марлин, вяленая пиранья и купленная по случаю суперэкзотика – мясо игуаны, кенгуру и обезьяны. Рисковал Ванечка знатно – тетя с ее крутым нравом спокойно могла запустить ему в голову такой подарок. Но он все девять месяцев чем-то из ряда вон выходящим мечтал не маму поразить, а тетушку-знатока. Всем остальным – просто консервы собственного изготовления и копченая рыба. Такая разница в подарках была не просто коммерческим интересом: Ванька Беззуб, воспитанный Фирой и Ксюхой, всю жизнь хотел, чтобы и дальше, как на Сахалине, его мамой была Ксеня, а не Аня.